Иван Зелент: Мечтаю, чтобы в России права людей защищали как в Швеции
Третья сессия Генеральной Ассамблеи ООН, прошедшая в Париже в 1948 году, приняла основополагающий для всего цивилизованного мира документ – Всеобщую декларацию прав человека. Случилось это 10 декабря, и с тех пор этот день отмечается как День прав человека. Правда, Советский Союз, воздержавшийся при голосовании за принятие этого документа – рассадника непозволительного свободомыслия, игнорировал эту дату. Лишь в 1993 году, после того как на основных принципах декларации было возведено здание новой российской конституции, с нее было снято застарелое табу.
Ивана Зигмундовича Зелента, уполномоченного по правам человека Иркутской области, я застал в приподнятом настроении. Он только что вернулся из госуниверситета, где выступал с лекцией перед студентами-историками.
– Думающая публика, – рассказывал он весело, – буквально засыпали меня вопросами. Более часа общались. Такая, понимаешь, дискуссия развернулась.
– О чем, интересно, дискутировали?
– О разнице между политиком и правозащитником. Они же молодые, рвутся в политические деятели. Я им говорю: не забывайте, когда с помощью критики действующей власти встанете у руля правления, вы тотчас попадете под огонь крики общества, ждущего от вас перемен. А вы готовы к этим переменам, есть у вас план действия? Я, как правозащитник, власть не критикую, я ей оппонирую. Моя роль – быть очками для власти, чтобы она разглядела текст законов, которые защищают права простого человека. Я веду этого человека сквозь лабиринт законов, между прочим, очень даже неплохих. Подсказываю ему ход его действий, помогаю преодолеть бюрократические заторы, если надо, направляю в суд вплоть до Верховного, а то и до Европейского.
– Неужели и туда обращаются?
– А что делать, если на местах никто не хочет считаться с нарушением законных прав. Самый свежий случай – выселение семьи, попавшей в зону застройки 130-го квартала. Сама идея квартала, как частички старого города, очень даже мне по сердцу. Я еще при нашей первой встрече с губернатором Дмитрием Мезенцевым говорил, что надо начинать с какого-то угла чистить город. Мы даже подготовили и опубликовали в 2008 году спецдоклад «Право граждан на благоприятную окружающую среду», где осудили вред точечной застройки, отнимающей у горожан зеленые уголки города. Но когда добротный дом признают аварийным, притом задним числом, и в один момент переселяют семь человек, проживающих в трехкомнатной квартире, в однокомнатную, это, согласитесь, полное безобразие.
– В прежние годы жилищный вопрос шел первым в списке жалоб, адресуемых вам. А как обстоят дела нынче?
– Ничего не изменилось, по-прежнему на первом месте обращения по жилью и коммунальным услугам. Почти 23% от общего числа. Когда губернатор поинтересовался, что самое сложное в моей работе, я откровенно сказал: смотреть в глаза детям-сиротам, не зная, как им помочь. Их государство этаким щедрым купеческим жестом пообещало наделить квартирами, однако пока это для многих остается мечтой. А в области сирот, ни много ни мало, а 23 тысячи, и половина стоит в очереди. И все надеются на государственную милость. А когда им исполняется 23 года, их просто вычеркивают из списка. Мое твердое убеждение: не дело государства раздавать обещания налево и направо. В конституции ведь не написано, что власть обеспечивает тебя квартирой. Ее обязанность создать условия, чтобы ты имел возможность приобрести жилье, обеспечить тебя работой, как это делается в других странах. У нас же все шиворот-навыворот. Заводы переоборудованы под торговые центры, природные ресурсы отданы в руки кучке людей, а безработное село потихоньку спивается.
– А ведь на селе жили мастеровые люди…
– Почему жили, они и сейчас живут. Когда у меня сгорела дача, я не стал нанимать иностранных шабашников, а позвал трех своих братьев. Они у меня плотницких курсов не кончали, но как каждый деревенский мужик топором умеют владеть. Они мне за месяц такой дом поставили, не дом – игрушка. Дайте таким мужикам возможность, они домов нарубят столько, что всех сирот сумеем расселить.
– Не секрет, что народ бежит из Сибири. Чем, по-вашему, можно остановить эту миграцию?
– Вспомните, чем Петр Аркадьевич Столыпин заманил крестьян в страшную для них Сибирь? Бесплатной землей. Вот и надо идти по его пути, дать землю всем, кто хочет строиться в Сибири. Никаких ограничений, за исключением одного: не продавать свой надел. За счет общества проложить инженерные сети и, пожалуйста, стройся себе на здоровье. Только не надо типовых коробок, обнесенных глухим забором. К ним любовью не проникнешься. Мы же все поездили по европам и америкам, посмотрели, как там живут. Красивые поселки, уютные дома, вместо наших лопухов цветы вокруг. Почему бы и нам к этой красоте не прислониться?
– Вы уже четыре года справляете должность уполномоченного по правам человека. Какова за это время динамика обращений к вам?
– Растет. Растет из года в год. Нынче уже перевалило за 1,4 тысячи. Конечно, с одной стороны это показатель авторитета нашего органа – если люди к нам идут, значит, верят еще в справедливость и объективность, на которые я присягал. Но с другой стороны, этот вал жалоб говорит о низкой эффективности чиновничьего аппарата. А он в области немаленький – только федеральных чиновников 16,5 тысяч человек, да еще 6,7 областных, о муниципальных я вообще не говорю, там их целая армия – 12,2 тысяч. И никакой персональной ответственности. Отписался – и с рук долой. Невольно вспоминаются слова сподвижника царя Александра I Михаила Михайловича Сперанского, проведшего ревизию в Сибири и пришедшего к выводу, что «различие между Сибирью и внутренними губерниями столь велико, что никакие учреждения для сих губерний изданное, не может быть свойственно Сибири без значительных изъятий и применений».
– Возникла ли в последнее время какая-то новая область нарушений, требующая вашей защиты?
– Все чаще предпринимаются попытки исказить смысл профсоюзов. В условиях рынка вроде бы значение профсоюзов должно возрастать, по крайней мере, в западных странах это происходит. Но у нас зачастую, как показывают обращения, происходит замена профсоюзов трудовыми советами, формирующимися по принципу полной лояльности руководству. Вон у меня на столе целое послание на четырех листах, рассказывающее о том, как в одной из школ области в трудовой совет вошли сплошь родственники директора.
– И вам под силу будет ликвидировать этот родственный союз?
– Ну почему нет? Соберу информацию через милицию, прокуратуру, комитет по трудовым спорам… Потом пошлю своих людей. Разберемся.
– Кстати, как у вас складываются отношения с правоохранительными органами? Ведь без них в вашей работе трудно обойтись.
– Как ни странно, но если заглянуть в федеральные законы, регламентирующие деятельность административных и судебных органов, прокуратуры, следственного комитета, то уполномоченный по правам человека там не присутствует, и, естественно, нет и речи о взаимоотношениях с ним. Такой вот правовой вакуум. Можно за это обстоятельство прятаться: мол, это вне моей компетенции, решайте сами все дела с правоохранительными органами. Но как это скажешь людям, которые смотрят на тебя с надеждой? Поэтому мы заключаем соглашения по взаимодействию с УВД, ГУФСИН, прокуратурой, а сейчас и со следственным комитетом, который обрел самостоятельность, соглашения, призванные помочь оперативно и продуктивно рассматривать жалобы и заявления граждан.
– И как эти соглашения реализуются? Нет ли противодействия ваших партнеров, не желающих, чтобы кто-то совал нос в секреты их ведомств?
– Я не могу сказать, что милиция, прокуратура, следственный комитет не реагируют на наши обращения. Реагируют. Но позвольте спросить, почему вы не реагировали раньше, когда люди обращались к вам не через меня, а напрямую? Зачем заставлять их делать лишний бумажный круг? Сейчас, когда произошла смена председателя областного суда, председателя следственного комитета, начальника УВД, я думаю, что между нами появится больше взаимопонимания. Вижу, что сменились не только руководители, но изменился и стиль работы. В том числе и по отношению к нам.
– Можете сказать, сколько по стране уполномоченных по правам человека?
– 67. То есть они есть в 67 субъектах федерации. А всего субъектов, как вы знаете, 83.
– А остальные чего ждут?
– А зачем власти лишний надсмотрщик? Это такая же неудобная вещь, как свободная пресса. Кстати, хотелось бы отметить возросший интерес средств массовой информации к правозащитной деятельности. Мне предоставили свои страницы многие печатные издания. Правда, нет особой реакции даже на острые материалы. Невольно вспоминается старое доброе время, когда критическая статья, опубликованная в газете «Восточно-Сибирская правда», становилась предметом обсуждения на бюро райкома, горкома или обкома партии. И оргвыводы могли быть очень крутыми, вплоть до лишения партбилета. А этого тогда боялись не меньше, чем тюремного заключения.
– Если мы уж заговорили о партбилете, то каков цвет вашего? Или после КПСС вы уже больше ни к кому не примкнули?
– Ну почему же, примкнул. Был членом партии «Патриоты России». Там подобрались
прекрасные люди: Симигин, Селезнев, Бабурин… Но будучи избран на пост уполномоченного по правам человека, вышел через две недели, как и положено, из партийных рядов. Иначе какая может быть беспристрастность?
– А теперь о мечте. Есть она у уполномоченного по правам человека, или это не входит в его компетенцию?
– Чтобы в России права людей защищали как в Швеции, которая уже 200 лет практикует институт омбудсменов. Там уполномоченный по правам выше рангом председателя Верховного суда и генпрокурора. Если он посчитал, что какое-то дело принято с нарушением, он имеет право его затребовать и пересмотреть. Ему дано право, если он посчитает нужным, возбудить дело против прокурора. При таком подходе о коррупции и речи не может быть. Там даже закон есть, запрещающий сообщать руководителю имя человека, который привел доказательства его коррупционности. А у нас непременно известят, и моментально вылетишь с работы. Какой же дурак, зная все эти прелести российского бытия, станет бороться коррупцией?
Верю, что мы все вместе добьемся, чтобы каждый государственный, муниципальный служащий стал слугой человека-гражданина, строго действовал не только в рамках правового поля нашей страны, но и международных актов, утвержденных в России.
