Стройка XX века в фотообъективе ТАСС
На мою долю фотокорреспондента ТАСС по Восточной Сибири выпало много крупных событий, ставших вехами в жизни страны. Это и Братск, и Усть-Илимск, и Ангарск… Но больше всего я получил журналистского, да и просто человеческого удовлетворения от строительства БАМа, ставшего последним гимном труду и советскому народу. Если на других знаменитых стройках я бывал от случая к случаю, раз-два в полгода, то БАМ вылился для меня в нескончаемую командировку. В моей редакции подсчитали, что я проводил на трассе по 200 с лишним дней в году.
Десант на Звездный
О БАМе я услышал лет за пять до начала его строительства. Будучи в Усть-Куте, наведался как-то из интереса в изыскательскую партию, не то томскую, не то новосибирскую, где мне и рассказали о проекте. Но это казалось столь отдаленной затеей, что я и думать забыл об услышанном. И вспомнил лишь после звонка из Москвы в конце апреля 1974 года, известившего меня о начале стройки века и отправке туда ударного комсомольского отряда прямо с XVII съезда ВЛКСМ.
Я уже привык, что ТАССовцы одними из первых в стране узнают о грядущих событиях. Приезжаешь, бывало, в какой-нибудь совхоз и объявляешь: вам орден Ленина дают. Смеются: да нас уже пять раз на этот орден выдвигали. Или фотографируешь человека как Героя Соцтруда или народного артиста, а он об этом еще и знать не знает. Так что меня можно было назвать добрым вестником. И самым точным. Просто мы черпали новости из еще не опубликованных правительственных указов. Так сказать, работали на опережение.
После звонка я мигом собрался и выехал в Тайшет в преддверии майских праздников. Точной даты прибытия поезда мне не сообщили, а сотовых телефонов тогда еще не водилось, так что прождал я несколько дней, выпытывая нужную информацию у железнодорожных диспетчеров. Наконец 1 мая подходит долгожданный состав. Спутать его было невозможно: все вагоны изукрашены лозунгами, а 300 пассажиров, высыпавших на перрон, одеты с иголочки – в специально пошитую форму, в белых рубашках, при галстуках. На груди нашивки: «Всесоюзный ударный комсомольский отряд имени XVII съезда ВЛКСМ».
На станции познакомился с командиром отряда Виктором Лакомовым, получившим золотую звезду Героя Социалистического Труда еще за строительство железной дороги Хребтовая – Усть-Илимск. Мне быстренько нашли свободную полку, и я, подхватив свой кофр, влился в шумную песенно-гитарную дорожную жизнь. На каждой остановке – звуки оркестров, хлеб-соль, объятия. В Братске состоялся громадный многотысячный митинг возле плотины. Очень символический. Строители Братска как бы передавали эстафету строителям БАМа.
В Усть-Кут, на тогдашнюю конечную станцию «Лена», наш поезд прибыл 2 мая. Солнце еще только вставало, когда мы шумной толпой, кто с чемоданами, кто с рюкзаками, стали рассаживаться по поджидавшим нас автобусам. Повезли в аэропорт, где стояли наготове несколько Ми-8, готовых перебросить отряд челночными рейсами в Звездный. До него было не больше получаса лета. Ребят стали разбивать на группы, кому с кем лететь и в каком порядке.
Для меня было делом чести пробиться в первый вертолет и отснять прибытие первой группы. Надо сказать, не я один был такой прыткий, желающих туда попасть оказалось больше, чем мест. Внутрь рвалась и пишущая, и снимающая братия. На моей стороне было два довода: во-первых, я местный и на правах хозяина имею право проскочить в дамки, во-вторых, ТАСС всегда должна быть впереди. Мне удалось даже оттеснить кинохронику ЦСДФ, возглавляемую известным кинодокументалистом Владленом Трошкиным. Он потом прославится, сделав несколько фильмов о БАМе.
И вот, когда я уже занес ногу на ступеньку лестницы, меня вдруг шибануло: а на кой черт я лечу туда первый, там же никто не встречает, на земле никто не машет, хорошего снимка сверху не получится? Нет, надо лететь на втором, а лучше на третьем вертолете, когда на земле уже соберется массовка. Выдираюсь из толпы под недоуменными взорами съемочной группы Трошкина, как бульдозером подпирающей меня сзади.
При посадке в третью машину уже не было ажиотажа, и я, обвешанный фотоаппаратами, спокойно полетел в Звездный. Как и предполагал, вид сверху был замечательный: все кричат, машут, обнимаются… Я прямо из окна и открытой двери только успеваю щелкать бесценные кадры. Когда приземлились, Владлен Трошкин, уже понявший свой промах, завистливо посмотрел на меня, выпрыгивающего из вертолета.
Я ожидал увидеть голое необжитое место, а Звездный встречал ровной шеренгой палаток и накрытыми столами с густыми наваристыми щами. Оказалось, что сюда, на берега таежной речки Таюры, еще в январе пробился из Усть-Кута десант под руководством Петра Сахно. Сибирский хохол, он строил железнодорожную ветку Хребтовая – Усть-Илимск, был начальником СМП-266. Дали ему под начало 18 человек, четыре стареньких бульдозера, жилой балок, передвижную электростанцию, и с этой «армией» он попер сквозь тайгу готовить плацдарм для весеннего наступления.
Я собирался в тот же день вернуться в Иркутск. Надо было спешить, редакция ждала моих снимков. Но, узнав, что вечером будет костер, решил задержаться до утра. И не пожалел. Там, у полыхающего до небес огня, я свел знакомство со многими будущими знаменитостями БАМа: Леней Казаковым, Славой Аксеновым, Сашей Бондарем…
Минус 56
Станция Небель в канун 1975 года. Сюда должны были дойти рельсы БАМа, и осветить это историческое событие собралось с десяток журналистов. Утром 31 декабря на землю опустился дикий, невиданный в этих местах мороз – минус 56 градусов. Мне доведется побывать на китайском острове Хайнань и ощутить на своей шкуре +56. Тоже, между прочим, не сахар, но с Небелем ни в какое сравнение не идет.
По всем инструкциям при такой температуре, когда даже железо скукоживается, работать запрещается. Но как бросишь, когда до заветной отметки рукой подать? И, наплевав на все запреты, на сумасшедшие градусы, на обжигающий холод, ребята укладывали последние звенья рельс, изредка бегая греться на небельский вокзал. Так именовался вагончик с двухсотлитровой бочкой, приспособленной под печку. Набивалось туда столько народу, что рукой было трудно пошевелить.
Снимал я тремя фотоаппаратами, держа их на груди, под шубой. Но это мало помогало. Уже на шестой, в лучшем случае на восьмой секунде их внутренности намертво заклинивало, и все попытки взвести затвор лишь рвали перфорацию пленки. Проклиная все на свете, я возвращался в вагончик, пытаясь пробиться поближе к живительному огню, у которого только и можно было вернуть камеры к жизни. Но пробиться было нелегко. Кроме меня лезли к раскаленной докрасна печке и киношники, и телеоператоры, и другие фотокоры. В таком столпотворении бесполезно было надеяться на вес тассовского авторитета, выручала лишь собственная ловкость и предприимчивость.
Едва отогреешься, как надо готовиться к новому броску. Хочется найти кадр поярче, поэффектнее, чтобы снимок безо всякой подписи говорил: вот она, жизнь при –56. Обычно этот кадр ищешь через видеоискатель, а тут нельзя камеру раньше времени вытаскивать наружу, прицеливаешься одними глазами. Как только высмотрел – выхватываешь один из фотоаппаратов, наводишь, щелк – и на вторую попытку времени уже нет.
Когда стал проявлять пленку, вижу: все мои усилия напрасны – сплошной брак. Да это и неудивительно. Даже за те короткие секунды, что были в моем распоряжении, мороз успевал затормозить ход затвора. И пленка элементарно засвечивалась. Вместо путеукладчика – черное пятно. И все-таки я ненапрасно побывал на Небеле – несколько кадров вышли удачными. Немного, штук пять-шесть, но их я храню, как дорогую реликвию.
Повар из «Метрополя»
Безо всякого преувеличения могу сказать, что за годы строительства БАМа я весь Западный участок, от Звездного до Северобайкальска, прошагал пешком. Снимал и лесорубов, и водителей, и монтеров пути, и тоннельщиков… Даже запечатлел борьбу с гнусом специального отряда химзащиты. Должен отметить, что по сравнению с Братском времен строительства ГЭС мошки на БАМе было меньше. В Братске она просто заедала насмерть. На улице невозможно было объектив сменить. Как ни бережешься, пара этих тварей обязательно внутрь просочится. Начнешь снимать, а они там мечутся и портят кадр.
Боролись с ними с помощью специальных дымокуренных машин. Они ходили по улицам, оставляя за собой длинный шлейф дыма. Но это мало помогало. Мошка исчезла после того, как затопили Падунские пороги. Как мне рассказывали, именно они служили инкубатором для гнуса.
Памятна мне поездка к «косарям». Косарями их просто прозвали, на самом деле они были лесорубами. Приехали с Западной Украины и привезли с собой свой инструмент: остро заточенные топоры на двухметровой ручке. Вот этими топорами они, как косами, и валили лес. Притом с такой фантастической скоростью, что никто не мог поверить. У них перебывало множество комиссий, подозревающих какое-то жульничество, но ничего крамольного не смогли обнаружить.
Прослышав об этих ударниках, я отправился к ним на военном «Урале» с деревянной будкой. Действительно, работали они здорово. Все крупные, налитые силой мужики, они с одного удара валили мелкий лес, прокладывая просеку под железнодорожные пути. У них была не только фантастическая скорость, но и фантастические заработки, которые, как я полагаю, и привлекали, в первую очередь, внимание всех инспектирующих комиссий.
После того как я отснял эту мощь и удаль, меня пригласили отобедать. Привели в какое-то неказистое строение из неотесанных бревен. Чудеса начались внутри. Усаживают меня за стол, покрытый белоснежной, без единого пятнышка, накрахмаленной скатертью. Вместо привычных алюминиевых мисок – посуда из нержавейки, вместо эмалированных кружек – фарфоровые чашки. На первое – вкуснейший суп, на второе – хорошо обжаренный здоровенный кусок свинины с картошкой фри.
Все эти разносолы и сервировку я, конечно, на свой счет отношу: мол, стараются ребята принять корреспондента по высшему классу. Даже как-то неудобно стало. Только зря я мучился угрызениями совести. Оказалось, это обычный обед, и сервировка обычная. Вот только повар – из московского ресторана «Метрополь». Привыкший к столичному уровню обслуживания, он и здесь, на краю земли, в искусанной гнусом тайге, утвердил высокий стиль.
Эдгар Брюханенко
