Юрий Фалейчик: Иркутской области нужен Генеральный план освоения лесов
Развитие лесного хозяйства и лесной промышленности в Иркутской области всегда являлись приоритетными направлениями региональной политики. Ее основные задачи – увеличить лесоосвоение, снизить нелегальную вырубку, повысить доходную часть бюджета за счет лесной отрасли. О перспективах, проблемах лесного комплекса Приангарья и возможностях их законодательного решения газете «Областная» рассказал председатель комитета по законодательству о природопользовании, экологии и сельском хозяйстве Законодательного Собрания Иркутской области ЮРИЙ ФАЛЕЙЧИК.
– «Лесные» отношения в основном регулируются федеральным законодательством, какие возможности здесь остаются для региональных парламентариев?
– По Конституции России вопросы природопользования относятся к предметам совместного ведения Федерации и ее субъектов. Однако практически все законодательные ниши здесь закрыты федеральными законами. В общей логике законодательства это понятно: чтобы сформировать единообразное законодательное пространство в стране, лучше регулировать все федеральным законом. Для регионов оставлены лишь небольшие возможности для регулирования. К примеру, в «водных» отношениях у регионов вообще нет возможностей законодательного регулирования. В лесной сфере также большинство вопросов разрешает Лесной кодекс. Но и в таких условиях для регионального законодательства остается работа.
– Юрий Иосифович, какие законопроекты комитет по природопользованию готовит к принятию в ближайшее время?
– Сейчас комитет работает над законопроектом об исключительных случаях заготовки древесины по договорам купли-продажи. В апреле этого года вступили в силу новые требования Лесного кодекса, согласно которым по договорам купли-продажи лесные участки могут отныне выделяться только для муниципальных и государственных нужд. Это значит, что мы не можем сегодня выделить лес для сельхозтоваропроизводителей, как это было ранее. К примеру, если человеку нужно построить ферму или отремонтировать помещения, то теперь он должен либо покупать на рынке готовые пиломатериалы, что для селян дорого, либо брать в аренду целый лесной участок, хотя ему нужно только 20–30 кубометров леса.
Поэтому мы сейчас озабочены тем, как предусмотреть в областном законе об исключительных случаях интересы сельхозтоваропроизводителей. Нужно найти формулу, в которой наша государственная обязанность поддерживать сельское хозяйство попадала бы под понятие «областные государственные нужды». Причем формулировка должна не только не конфликтовать с федеральным законом, но и не давать возможностей для злоупотреблений. Ведь были случаи, когда в одном из районов области на ремонт школы в течение нескольких лет подряд выделялись лесоучастки с расчетной лесосекой около ста тысяч кубометров. Это целый леспромхоз. В новом варианте закона допустить возможности для таких злоупотреблений нельзя. На сентябрьской сессии мы вынесем законопроект либо на окончательное принятие, либо как минимум на второе чтение.
Также серьезной остается тема, которую в народе называют «воруй лес». То есть борьба с незаконными рубками леса. У нас есть возможность найти свои законодательные решения этой проблемы в порядке упреждающего регулирования (то есть в тех отношениях, где еще не принят федеральный закон). Правительству совместно с Законодательным Собранием в ближайшее время предстоит принять ряд документов, которые будут стимулировать усиление контроля за рубками леса.
– Какие документы могут войти в этот пакет? К примеру, в первом полугодии министерство лесного комплекса говорило о необходимости принятия закона о пунктах приема и отгрузки древесины в области. Законопроект предполагал запретить приобретать древесину у физических лиц. То есть забирал у населения, которое покупает лес по льготным ценам для собственных нужд, возможность перепродавать ее коммерческим организациям.
– Да, на уровне идеи это выглядит примерно так. Но чтобы превратить эту идею в областной закон, нам предстоит много согласований – и с прокуратурой, и с Федеральной антимонопольной службой. Ведь есть гражданское законодательство, которое запрещает накладывать ограничения на предпринимательскую деятельность, кроме тех, что установлены федеральными законами. Я думаю, что этот вопрос будет специально обсуждаться на уровне правительства области, и только после этого мы приступим к подготовке законопроекта.
– В чем, на ваш взгляд, основная сложность в решении этой проблемы?
– Проблема незаконных рубок носит колоссальный социальный аспект. Из-за не самого умного реформирования экономики, перекосов в промышленном развитии в сторону крупных хозяйств относительно мелких у нас возникла ситуация, когда в большинстве маленьких поселков и деревень фактически не осталось работы. Но при этом остались люди, которые когда-то работали в лесной отрасли, осталось много оборудования, в том числе лесопильного, транспорта. И когда у человека нет иного источника дохода, он вынужден преступать закон, что-то спилить и продать. Накладывая дополнительные ограничения, мы, конечно, уменьшим объемы откровенного воровства леса. Но что мы дадим взамен людям, у которых новыми ограничениями забрали кусок хлеба? Поэтому проблема незаконных рубок это не только вопрос контроля и запрета, но и вопрос создания рабочих мест, поиска альтернативы. Если мы найдем алгоритм решения этих проблем, тогда можно будет говорить, что с незаконными рубками мы справляемся системно. Пока же далеко не все видят эту социальную составляющую. Мы недавно проанализировали цифры, и оказалось, что за последние 20 лет в области из лесной отрасли выбыло 30 тысяч человек. Конечно, часть из них покинули профессию по возрасту, предположим, четверть нашли себе место в жизни. Все равно остаются тысячи людей, у которых просто нет другой возможности заработать себе на кусок хлеба.
И здесь ни законодателям, ни губернатору с правительством не обойтись без помощи глав территорий. Вопросы занятости, в том числе организации малых предприятий, нужно решать локально – в каждом районе. К примеру, где-то возможности для малого бизнеса могут открываться в сельском хозяйстве, переработке пищевой продукции.
– А у малого бизнеса есть перспективы работы в лесной отрасли? Или эта сфера деятельности только для крупных компаний?
– Есть мнение, что с изменениями в Лесном кодексе, работать в лесной сфере могут только крупные предприятия, никаких «малышей» там быть не должно. Помните, как в течение двух лет практически никому не выделяли лес, а если оформляли, то только очень крупным лесопользователям. К счастью, эту ситуацию удалось изменить. Я всегда настаивал на том, чтобы мелкие лесопользователи имели возможность купить лес. Хотя в сегодняшних экономических условиях малым предприятиям будет сложно это делать. Кроме того, закон накладывает на них большую ответственность по уходу за лесом, по охране, по пожаробезопасности – в одиночку с этим им тоже непросто справиться. Поэтому таких лесозаготовителей надо объединять. Может быть, не в масштабах области, скорее по районам или крупным поселениям. И опять же без участия органов местного самоуправления в этой работе не обойтись. Пусть это будут некрупные объединения: два, три, десять небольших лесопользователей.
Также нужно отметить, что изменилось отношение агентства лесного хозяйства к «малышам». Если раньше агентство формировало лесные участки по 20, 50, 100 тысяч «кубов», то сегодня выделяются и маленькие: на 300, 500, одну тысячу кубометров расчетной лесосеки.
– Как можно повысить доходность бюджета от деятельности лесного комплекса? Есть определенные противоречия между теми преференциями, которые хотели бы получить лесопромышленники, и задачей пополнения казны. Возможен ли тут компромисс?
– Да, если руководствоваться простой арифметикой, это выглядит парадоксально. Но в экономике простых формул не бывает. Мое убеждение: повышение доходности от леса, при всех преференциях лесопользователям, вполне возможно. Но только при условии повышения комплексности работ, при увеличении глубины переработки древесины. То есть выделяем лес и говорим предпринимателю: мы даем тебе преференции, более дешевое сырье, но ты должен создать такие условия, чтобы производство было безотходным, чтобы лес был восстановлен в нужном объеме, и, самое главное, чтобы продукция была с максимальной добавленной стоимостью. Что это означает? Лесопользователь будет больше покупать горюче-смазочных материалов для обеспечения техники, электроэнергии и прочих ресурсов и товаров, которые производятся в области. А значит, наши промышленные предприятия получат дополнительную прибыль, выплатят зарплату. Получив зарплату, работники купят продукты, подготовят детей к школе. В общем объеме это создаст колоссальный мультипликативный эффект, в сравнении с которым льготы по лесу выглядят смехотворно маленькими.
Мы должны быть заинтересованы в максимально комплексном использовании наших лесов, рациональном размещении новых производств, глубокой переработке у нас на территории, а не где-нибудь. Вы знаете, что наше Усолье-Сибирское стало крупным производителем мебели? В городе много мебельных фабрик, и качество товара, нужно отметить, довольно высокое. Но главное, что это не сырье для перепродажи, а конечный продукт лесопереработки. Задача повышения доходности от леса связана с тем, чтобы мы здесь, а не в Китае, не в Финляндии, научились производить высококачественные строительные материалы, мебель, химическую продукцию, связанную с лесом, бумагу. Почему в Иркутской области несколько целлюлозных комбинатов и ни одного бумажного? Ведь стоимость целлюлозы на рынке постоянно меняется, дешевеет, дорожает, а бумага растет в цене постоянно. Именно такая продукция, такое производство повысят доходность отрасли.
– В зоне затопления Богучанской ГЭС на территории Иркутской области находится около 2 млн. кубометров древесины. Решен ли вопрос об ее использовании?
– К сожалению, пока работа по этому вопросу практически не идет. Лесосводка в зоне затопления – тема непростая. Сложилась ситуация, что этих лесов юридически не существует. Земли, на которых расположено будущее водохранилище, выведены из состава лесного фонда и переданы в водный. Но понятия «лес водного фонда» юридически не существует. И мы оказались в довольно деликатной ситуации. Агентство лесного хозяйства не может эти леса подготовить к лесосводке, у него нет прав, потому что это чужая земля. А отдел водных ресурсов по области не может с лесами работать, потому что у него ни правил, ни подходов, ни специалистов, ничего в этой сфере. В итоге рубка леса на территории будущего водохранилища сегодня никак законодательно не оформлена. То есть этот лес, с одной стороны, рубить нельзя, а с другой, если кто-то что-то срубит, ему и претензий предъявить невозможно. Можно даже сказать спасибо: хоть кто-то занялся этим лесом! Это, конечно, шутка! Вопрос лесосводки в зоне будущего водохранилища нам предстоит решать в ближайшее время. Объемы рубки там большие, условия для работы не самые лучшие, подозреваю, что предпринимательским структурам еще и доплачивать надо будет за эту работу. В компетенции двух федеральных министерств – Минприроды и Минсельхоза – найти комплексное решение, возможно, в форме уполномочивания. К примеру, чтобы водный фонд подписал соглашение с Рослесхозом или с агентством лесного хозяйства Иркутской области об организации работ по лесосводке.
– В структуре нового правительства области не обозначено министерство лесного комплекса. Есть предположения, что все «лесные» вопросы будут разделены между агентством лесного хозяйства и министерством экономического развития. Насколько эффективна, по вашему мнению, такая структура?
– Это очень серьезный вопрос для нового правительства. В кулуарах активно обсуждается тема ликвидации «лесного» министерства. Вроде бы региональная структура будет адаптирована под федеральную. На федеральном уровне лесную тематику ведет Минсельхоз, которому подчинен Рослесхоз. Конечно, для упрощения работы с федеральными ведомствами наша структура должна быть максимально приближена к ним. Но обоснованно ли это для Иркутской области? Удельный вес лесной отрасли у нас настолько велик, такое громадное количество людей в ней работает, столько планов сегодня связано с освоением леса, что ликвидацию министерства я считаю недопустимой. Потому что именно министерство должно определить главные приоритеты в лесной политике региона.
Приведу другую аналогию. Возьмем современный город, у него есть Генеральный план, в котором видно, что вот эта зона предназначена для жилой застройки, вот эта – для рекреации, эта – для промышленного строительства. Равномерно распределены социальные объекты. И если участок определен для строительства парка, там не будет возведен жилой комплекс. А туда, где планируется строить жилье, местные власти проводят магистральные сети, транспорт, строят школы, детские сады, больницы.
И в том, что касается лесной отрасли, у области должен быть настолько же проработанный план лесопользования, размещения производств, который бы имел силу закона. Все это должно быть соотнесено с возможностями территорий, с запасами леса, транспортной и энергетической обеспеченностью, с человеческими ресурсами. То есть мы, а не инвесторы, должны проработать план будущего: что мы хотим видеть в лесной отрасли Иркутской области, скажем, к 2050 году. Принятый в области в этом году Лесной план создавался по слишком общим критериям, прописанным федеральным законодательством. Опираться только на этот документ при выстраивании региональной политики в лесной отрасли недостаточно. А создавать «лесную» философию, строить отношения с инвесторами должно специализированное министерство.
