Особенности национального выживания
Поездка в гости к эвенкам манила давно, да все как-то не выходило: то дороги нет, то погода не та. Наконец, случай представился. Командировка в Казачинско-Ленский район, запланированная заранее, предполагала поездку и на эвенкийскую землю – в деревню Вершина Ханды, и в одну из отдаленных деревень – Ермаки.
По приезде выяснилось, что путешествие откладывается. «Дорогу занесло», – пояснили районные власти и предложили съездить развеяться… на курорт «Талая». Поняв, что дело вовсе даже не в дороге, а просто чиновники пытаются во что бы то ни стало нас в деревни не пустить, пришлось искать обходные маневры, к счастью, увенчавшиеся успехом.
Эвенкийская «экзотика»
Небольшая эвенкийская деревушка Вершина Ханды – единственное в районе место компактного проживания эвенков. Накануне поездки в районном Доме культуры встретились с представителем эвенкийской национальности – руководителем РУССКИХ вокальных и хореографических коллективов Викторией Чинагиной.
– Род Чинагиров, к которому отношусь и я, – начала рассказ Виктория, – жил в верховьях реки Чинонги. Родовая деревня раньше относилась к Качугскому району, наши кочевали, в Вершину Ханды ездили, чтобы меняться невестами. В Вершине Ханда жил род Джерандолей, представители которого носили фамилию Жерандоевы. Все здесь традиционно занимались оленеводством, охотились, рыбачили. Когда началась война, все мужчины ушли на фронт, а женщины прикочевали в одно место – деревню Вершина Ханды.
Эвенкийская деревня всегда была небольшая. В лучшие времена там насчитывалось не более сотни жителей. Была когда-то здесь начальная школа, а старших детей размещали в райцентре Казачинское, в интернате.
На вопрос, помнит ли Виктория эвенкийский язык, только смеется:
– Как же я могу его помнить? Мы домой два раза в год приезжали – на зимние и летние каникулы. Конечно, то, что говорили родители, – понимали, но со временем и с этим возникли трудности.
Подруга Виктории Любовь Реброва, тоже жительница Казачинска, вспоминает, как жили эвенки в деревне:
– Эвенкийская изба выглядела так: от входа направо русская глинобитная печь, налево – кровать, в переднем левом углу – стол, вдоль стен – лавки и сундук. Правый угол служил кухней. Рядом с избой во дворе у большинства стояли чумы из жердей, покрытые лиственничной корой. И сегодня их еще можно встретить у многих. Там деревенские летом живут, готовят еду. Только покрывают не как раньше – корой, а рубероидом.
На вопрос, помнят ли подруги, какую одежду носили эвенки, хором перечисляют: парку – шубу из оленьих шкур, камусы – унты, кульмеса – сапоги с короткими голенищами и ичиги, хэрки – короткие штаны из замши, коколды – рукавицы-верхонки с отверстием для большого пальца.
В советские времена был в Вершине Ханды зверопромхоз.
– Все-таки что-то зарабатывали – ягоду сдавали, рыбу, мясо. Заставляли еще всякие почки да листочки собирать, – рассказывает Любовь Реброва. – Копейка шла. Заработаешь – получишь. А сейчас некуда сдать. Никто не принимает. Раньше бруснику, клюкву собирали, она же ценная. Кислицу, смородину… Сейчас хуже стало, только рыбалкой и охотой люди живут, да и той – кот наплакал. Как построили БАМ, в тайгу народ повалил. Зверя теперь на всех не хватает.
Добытое мясо и рыбу эвенки делили поровну на всех – обычай такой был в деревне. Особо почитали медведя. У него было пятьдесят иносказательных названий. Рассказали подруги о детских играх, о семьях, о том, что и сегодня при любом удобном случае с удовольствием ездят на свою малую родину. Зимой – прямо до места – чуть более 60 км от райцентра, летом, проехав 40 км, дальше «бегут» пешком.
– Разве это много? – смеясь, удивляются наши собеседницы. – Часов за пять добегаем.
Поездка в деревню, прямо скажем, разочаровала. Несколько унылых домишек в одну улицу, названную с претензией – Центральная. Множество собак и практически полное отсутствие людей – охотничий сезон в самом разгаре.
Бывшая управляющая Зоя Васильевна Городилова рассказала, что еще в 1992 году была создана в деревне Верхнехандинская эвенкийская община. Есть в Ханде кроме управляющего еще и староста. Изначально хотели жители свои вопросы сообща решать, а на деле ничего не получается.
– Община существует только на бумаге, а на самом деле ничего не работает, нет человека, кто бы взял на себя руководство, – поясняет Зоя Городилова.
В деревне Вершина Ханды проживает 41 эвенк. В самой общине насчитывается около 60 человек. Своего хозяйства никто не держит, нет в помине никаких домашних оленей. Нет и огорода – заморозки, говорят, тут ранние. Люди, как и раньше, охотой и рыбалкой живут. У хандинцев нет ни официального трудового стажа, ни трудовых книжек.
Председатель общины снабжает охотников (в основном в долг, под результаты будущего промысла) боеприпасами и снаряжением. По окончании сезона общинники должны сдать ему добытую пушнину. На добычу соболя выделяют лицензии, промысел белки ведется без ограничений. Однако далеко не все охотники сдают пушнину в общину. Много шкурок, особенно белки, уходит «налево» – приезжим скупщикам. Средства, затраченные на снаряжение, оружие, боеприпасы, горючее, из-за их дороговизны с трудом окупаются произведенной продукцией, и община не имеет прибыли. Она не считается серьезным партнером для коммерсантов на рынке пушнины, поскольку им выгоднее работать с крупными поставщиками.
– Так и живем, будто на краю земли, – заключает Зоя Городилова. – Был промхоз, куда мы могли все добытое сдать. Пришел, сдал, получил оплату. Ягоду, рыбу, все принимали. А сейчас ягоду сам торгуешь кому-нибудь, а то меняешь на овощи. Рыбу тоже некому сбыть. Раньше к нам горючее для дизельной станции регулярно доставлялось, продукты, а в прошлом году завезли четверть от необходимого, мы всю зиму без света просидели. У общины нет денег на солярку. Тяжелее стало жить. Разъезжается народ, остаются те, кому без охоты себя не мыслить, да старики бездетные.
Вот такая невеселая «экзотика»…
Справка
Эвенки появились в Прибайкалье раньше монголов и бурят – в XIII–XIV вв. В начале XVII в. общая численность эвенков достигала 40 тыс. человек. На территории верховий Лены и ее притока – реки Киренги в XVII в. располагались четыре эвенкийские волости. О том, что территория Казачинско-Ленского района в прошлом полностью принадлежала эвенкам, свидетельствуют названия рек и озер. Главная водная артерия Казачинско-Ленского района – река Киренга – переводится с эвенкийского, как «орлиная река». Правый приток Киренги – реку Талую – сами эвенки называют Тала, что означает «береста». По данным переписи 1926 г. был выявлен эвенкийский род, представители которого носили фамилию Чертовских, в переводе с эвенкийского – «косолапый». Чинагины – фамилия рода Чинагир. Эвенки этого рода – выходцы из северо-западного региона, где они жили до XVII в. Та же перепись выявила род Джерандоль, представители которого носили фамилию Жерандоевы. По преданию, этот род ведет начало от белки с темными подпалинами. Именно Жерандоевы являются наследниками территории Ханды.
В 1925 г. в деревне Конец Луга стояла два дома эвенков, в Туколони – девять домов, в Муноке – четыре, в Новоселове и Окунайке – по одному. Всего в Казачинско-Ленском районе было прописано 77 эвенков.
Ермаки
В деревне Ермаки, расположенной в 110 км от райцентра, «градообразующим» является крестьянско-фермерское хозяйство, руководит которым бывший преподаватель математики Расима Добрынина. Более десяти лет, после закрытия средней школы, проработала она председателем колхоза, после – в конце 2003-го – занялась фермерством. «Мужики уговорили», – поясняет Расима.
Сеяла ермаковская фермерша более 300 га зерновых, выращивала картофель, держала крупнорогатый скот и лошадей. Полученной продукцией – мясом и картофелем – по муниципальному заказу обеспечивала детские сады: два – в поселке Магистральный, два – в Улькане, по одному в Ключах и Казачинском. Нельзя сказать, что купалась в золоте, но все же жила неплохо, районные власти выделяли ежегодно неплохие субсидии.
– Ежегодно по 400–500 тысяч рублей нам администрация давала, – рассказывает Расима, – помогали приобретать ГСМ, семенной материал… Мы заключали договоры с детскими садами, а я до конца года рассчитывалась с долгами за счет поставляемых продуктов. От новой администрации поддержки – ноль, столько же и понимания. Пришлось год назад посевные площади сокращать и скотины меньше держать. Сегодня только картошку садим да держим 80 коров и около 20 лошадей – вот и все фермерское хозяйство!
Обязанностей у КФХ не счесть: содержание внутрипоселковых дорог, доставка почты, медикаментов, доставка детей, которые учатся в интернате, электрообеспечение деревни…
По словам Расимы, сейчас районный бюджет должен сельским «бизнесменам» 178 тыс. рублей только за расчистку дороги, а про дизельную станцию – вообще разговор особый.
– В прошлом году из-за сильной грозы дизель-генератор у нас сгорел, – поясняет Расима. – Два месяца света в деревне вообще не было. Мы, естественно, обратились в райцентр, поскольку Ермаки – это не муниципальное образование, все начальство у нас в Казачинском. Нам сказали: ищите такой же генератор. Нашли в Ярославле. Подсчитали, что вместе с транспортными расходами он будет стоить 149 тысяч рублей, а денег на него не дают, говорят – нет, бюджет пустой.
Была в деревне старая станция, собрали ее старики в гараже у фермерши, запустили, но мощность – 12 кВт позволяет только не больше двух лампочек включать. Если вдруг кто-то захочет побаловать себя чайком из электрического чайника – свет надолго гаснет во всех домах. Той же прошлогодней грозой, что лишила деревню света, обрушило в воловне крышу. Пострадало тогда 17 голов скота.
– Звоню в район, мэр не отвечает, – сокрушается Расима. – В МЧС говорят, что они этим не занимаются. Хорошо, нашлись добрые люди, помогли с машинами, морозильными камерами, хоть мясо не пропало, а район как был в стороне, так и остался.
В ближайшее время Ермаки рискуют остаться без медработника. Местному фельдшеру купили дети дом в райцентре, она ждет не дождется, когда уедет, а что делать односельчанам, если заболеют – опять решать Расиме Добрыниной.
– Чтобы «скорую» в деревню дождаться – не меньше трех часов пройдет, а за это время, сами понимаете, всякое случиться может. Вы уж помогите нам, – хором просят собравшиеся жители. – Расима наша еще немного побьется, повоюет, да и бросит все, тоже уедет, а нам тут хоть помирай…
В последнее время стало принято при любом удобном случае уповать на кризис. Но только ли в кризисе дело? Неужели за целый год районный руководитель не смог найти времени, чтобы приехать в деревню, выслушать людей, найти хоть какую-то возможность поддержать их, да даже просто сказать доброе слово, которое, как говорится, «и кошке приятно»? Или они хуже?
