Маэстро из Шанхая
Когда-то Нижнеудинск был славен своими духовыми оркестрами. Летом по вечерам музыка неслась со всех сторон. Фабричный оркестр слюдянщиков играл в своем парке, из-за реки ему вторили голоса труб военного оркестра, а ближе к станционным постройкам в парке железнодорожников веселил публику свой оркестр.
И я отчетливо помню, что вечерами пели на лавочках около домов и что пели прохожие на улицах. В каждой крупной школе были свои хоры.
Нынче от того времени остался в городе лишь один духовой оркестр. Когда он начинает играть, охватывает душу маленькое блаженство. Не только от музыки, словно смывающей и уличную, и невидимую человеческую грязь, но и от самого вида музыкантов: все они в черных парах, белоснежных рубашках и галстуках-бабочках. А впереди, с дирижерской палочкой, затянутый во фрак человек с непривычной для здешних мест фамилией Джименес.
Причудливое плетение кружева жизни
Константин Анжелович Джименес родился в Шанхае. Отец его – музыкант-филиппинец с испанскими корнями Анхель Хименос (это много позже паспортисты в СССР переиначили фамилию Константина). Во время Второй мировой войны Анхель бежал с Филиппин от военных неурядиц. В Шанхае встретил совсем молоденькую русскую девушку Иру Буркову, чью семью, подхваченную волной белой эмиграции, занесло сюда с Урала.
Анхель играл тромбонистом в симфоническом оркестре и был знаком с Вертинским. Подрабатывал и в джазовом оркестре Олега Лундстрема. По рассказам матери, отцу музыка заменяла все, включая и родину, и своих детей. Костя родился в 1946 году, через два года после сестры. Из Шанхая семья перебралась поближе к Желтому морю, в город Циндао. Там маленький Костя пошел в первый класс. Безмятежность была дарована на короткий срок.
Тогда властители мира распоряжались судьбами миллионов, словно забавляясь и тасуя их, как колоду карт. В этой игре маме Костика выпало вернуться в СССР, а ее мужу – уехать в Австралию. Бабушка, истосковавшаяся за годы эмиграции по родине, рвалась в Советский Союз, не представляя какую судьбу им родина уготовила.
Русский экстрим
В пассажирском поезде они доехали лишь до границы, а там их пересадили в теплушки и, минуя забайкальские степи, Байкал и Саянские отроги, выгрузили на одном из безчисленнных полустанков Омской области. Шел 1954 год, и неистовый Никита Сергеевич призвал всех осваивать целинные и залежные земли. Требовались рабочие руки, много рук.
На подводах семью Кости доставили в деревню Юрьевка Павлодарского района. Деревня была заполнена сосланными бендеровцами и «лесными братьями» из Прибалтики. Увы, лица обитателей временного пристанища «не были овеяны интеллектом». Все золотые украшения и даже обручальное кольцо маме пришлось отдать за хлеб насущный. Это спасло Костю и его сестру от смерти, но голод они ощущали постоянно. Был период, когда от голода у него опухали уши.
Это был жестокий и страшный мир, в котором они промыкались четыре года. И не было там музыки, и не было блестящих залов и ласкового моря, а были морозы, русский мат и нередко поножовщина. Мама не раз вспомнила своего Анхеля и не раз пролила слезы, таская на себе дровяные сутунки. Она работала токарем в совхозных мастерских, ей никак не удавалось осилить норму по расточке и нарезке гаек и болтов.
От генов никуда не денешься
Перелом в их жизни наступил, когда мамина сестра зазвала их в небольшой сибирский город Нижнеудинск, где строилась и набирала обороты слюдяная фабрика. Фабрика давала жилье, место в детсадах и главное – гарантированный заработок. И в городе, кроме того, было все необходимое, чтобы дети получили маломальское образование.
На уроках пения Костя был лучшим в классе. Однажды пришел из дома пионеров с виду неприметный старичок по фамилии Кулешов. Он отбирал ребят с музыкальным слухом в свой кружок струнных инструментов. Костю взяли сразу, и он перепробовал играть на всех имеющихся инструментах: балалайке, домбре… Старичок нахваливал Костю и просил передать маме, что у ее сына отличный музыкальный слух и что необходимо много учиться. Мальчик хотел сказать, что его папа был хорошим музыкантом (мама не раз говорила ему об этом). Папа играл в блестящих залах, где полно света, нарядных дам. Но давным-давно не было папы. А мама, глотая слюдяную пыль, приносила домой скудный заработок.
А потом появился в городе другой музыкант, по фамилии Дымура, и он стал набирать ребят в кружок духовых инструментов. Костя опять перепробовал все инструменты: труба, флейта, саксофон, валторна, альтгорн… Но наследственность и породу не обманешь. Он выбрал тромбон. Музыка с тех пор навсегда вошла в его жизнь.
Под звуки танго
Он был еще подростком, а его уже взяли во взрослый оркестр, и они играли на танцах в ДК слюдянщиков. На танцы приходили незамужние молодые учительницы. Им нужно было веселиться, и им было неловко оттого, что их ученик играет в оркестре. Неловко было и ему. Он старался не поднимать глаз, давая понять всем своим видом, что ничего не видит и не слышит, кроме музыки. Учительницы, тем не менее, нажаловались директору школы.
Директор Анатолий Иванович Бодрых был мировой мужик и обращался к нему по-взрослому: «Константин, я не пойму: ты у нас учишься или работаешь? Нехорошо, брат, ты давай заканчивай играть на танцах».
Небольшого ростика, смуглый парнишка стоял и заливался краской. Не мог же он признаться, что в семье страшно не хватает денег. Свою долю за игру на танцах, три-пять рублей, он отдавал матери, и это было существенное подспорье. Позволить себе лишиться этих денег он не мог. Пришлось уйти из школы и поступить в вечернюю. Играл на танцах, свадьбах и похоронах. Так уж устроены люди, что хоть в трагические, хоть в радостные моменты жизни им всегда помогает музыка. Не порвалась его связь с музыкой и в армии. Играл тромбонистом вначале в оркестре дивизии, а затем и округа.
По возвращении домой устроился на слюдяную фабрику резчиком слюды и стекловаром. И все же музыка оказалась сильней. В тридцать лет он заканчивает музыкальное училище и переходит работать в детскую музыкальную школу. А несколько лет спустя осуществляет свою давнюю мечту – создает духовой оркестр «Молодость».
По главной площади с оркестром
На 50-летие Победы именно нижнеудинский оркестр Джименеса был выбран среди немногих оркестров Сибири и Дальнего Востока для прохождения заключительного марш-парада по Красной площади. Они шли и играли от Белорусского вокзала до Красной площади и так волновались, что звук собственных сердец забивал звуки труб, выводящих мелодию «Прощания славянки».
Перестроечные годы едва не прикончили оркестр. Спас его тогдашний мэр города Анатолий Ольшевский. Вызывая огонь на себя и косые взгляды, выкраивал деньги из бюджета и на инструменты, и на костюмы. Мэр сам хорошо играл на баяне и трубе. Музыка для него была, пожалуй, единственной отдушиной, оркестр – его гордостью.
Как-то Джименес обратил мое внимание на один любопытный факт. Духовики крайне редко и только в случае крайней нужды продают свои инструменты, будь то тромбон, труба или валторна. Как правило, они как самые дорогие семейные реликвии передаются от отца к сыну, от сына к внуку.
Кто-то из ребят уезжает в большие города учиться в консерватории, работать в оркестрах и филармониях. Воспитанники Джименеса прочно оседают и в столице. Но когда приезжают домой, то всегда заходят в музыкальную школу и стремятся попасть на концерты своего оркестра. Слушают, сравнивают, порой грустят о чем-то своем утраченном.
Далекий аромат Циндао
Более 60 лет за плечами Константина Анжеловича. Партитуру жизни не переписать, не изменить. И все же. Иногда ему грезится Циндао. Маленький смуглый мальчик бежит из школы. Он безмятежно счастлив и даже не задумывается, что его ждет впереди. Кажется, что солнце, море и мама будут всегда.
Джименес надеется, что когда-нибудь он съездит в свое прошлое. Может, на несколько дней. Быть может, возьмет с собой сына Стаса, который работает тромбонистом (порода, что тут спорить) в Абаканской филармонии. А может, возьмет с собой прелестную внучку Сашу, у которой белокурые кудрявые волосы и чуть раскосые азиатские глаза. Что увидят они? И что поймут?
