Игорь Шумейко: История, как бутерброд, всегда с прослойкой субъективизма
Нетривиальный взгляд на историю предлагает в своих книгах российский писатель Игорь Шумейко. И читателям его версия, судя по всему, нравится, ведь его книги «10 мифов о русской водке», «Вторая мировая. Перезагрузка», «10 мифов об Украине», «Голицыны и вся Россия» расходятся с книжных прилавков, как «горячие пирожки». Недаром, по версии журнала «Огонек», автор в этом году вошел в десятку самых успешных исторических писателей России. А начиналась писательская карьера с журналистики, с расследований и аналитических статей в эпоху «водочных войн» 1990-х.
Игорь Шумейко, принимавший участие в фестивале «Сияние России», ответил на вопросы нашего корреспондента Елены Орловой.
– Игорь Николаевич, склонность к аналитике – это от базового образования?
– Наверное, ведь моя специальность «прикладная математика» дает некую системность. Кроме того, нужно всегда стараться мыслить не по шаблону, ведь все факты, которые я использую, – это не засекреченные архивы, а общедоступная информация. Нужно всего лишь аналитически трезво взглянуть на нее.
– Кстати, о трезвости. Зачем вы ввязались в «водочные войны» 90-х?
– Из-за несправедливости. Водка «Смирнов» была очень обижена водкой Smirnoff. Американцы в 1930-е годы украли российскую древнюю марку и к 1992 году имели с нее доход 360 миллионов долларов в год – только за бренд. Кроме того, российские прилавки тогда, в 90-е, были завалены немецкими водками из синтетического спирта со славянскими фамилиями в названиях. Статью в «Независимой газете» снимали из выпуска, готового к печати, пять или шесть раз по указанию самых высоких лиц, но когда она все-таки вышла, это был взрыв. И «водочную войну» мы выиграли.
Кстати, в Иркутске я с горечью узнал, что завод «Кедр» уже два года как не работает. В своей книге я написал, как водка «Столичная» завоевала мир и главный рынок – США, который по стоимости потребляемого алкоголя равняется всему миру, и как из-за войны в Афганистане нас оттуда вытеснили. А делалась эта водка на экспорт всего на четырех заводах России, в том числе на Иркутском ликероводочном – на байкальской водичке.
– А что вас заставило перелопатить историю Второй мировой войны?
– Я посчитал, что в этой истории столько же несправедливости, с той лишь разницей, что она сложнее. По моему мнению, надо говорить не о завоевании Европы фюрером, а об ее объединении под его началом. Из Берлина шли не приказы, а заказы, порой с предоплатой, и самая неприятная для нас техника, например, некоторые фашистские самолеты, с успехом делалась в европейских государствах, таких, как Франция или Чехия.
– Правда, что вы представляли свою книгу «10 мифов об Украине» в Харькове?
– Да, мне важно было успеть до украинских выборов. Я приехал с небольшой делегацией Союза российских писателей, и, может быть, в победе Януковича есть и моя заслуга. Как ни странно, на презентацию в основном пришли люди, ориентированные на общую историю России и Украины, но на задних рядах сидели и отпускали различные реплики «незалежники». Поскольку их основной упрек базировался на «голодоморе», я рассказал им, что в 1991 году «Дойче банк» провел внутреннее исследование для бизнесменов, что ждет советские республики в случае распада страны. И на первом месте по возможной эффективности у них стояла Украина. После этого можно говорить про частности, кто в каком году голодал, сколько чего изъяли. В конце концов, на эти «изъятые деньги» был построен тот же Днепрогэс… Тогда и выясняется, что итог совместного 70-летнего проживания был для Украины не так уж и плох.
– Какой у вас лично интерес к этой теме?
– Зацепила меня она из противоречий моего собственного рода. Моя фамилия заканчивается на «о», а родился я на Дальнем Востоке. Мой предок казачий полковник Прокоп Шумейко перешел в конце XIX века в Уссурийское казачье войско, совершенно не думая о том, что он стал жителем другой страны. На Дальнем Востоке родились мой дед, отец и я. Папа был изобретатель, несколько лет мы жили в Японии, потом его перевели в небольшой городок, где имелся полигон по внедрению разработок, оттуда я уже призывался в армию. А в 1975 году родители написали, что изобретения отца внедрены, под Москвой построен завод, работающий в области алюминиевого производства, и демобилизовался я уже в столицу. Так вот, мое глубокое убеждение, что украинцы, русские и белорусы – это единый народ, и Киевская Русь – не какая-то случайная страничка фэнтези.
Кстати, украинцы разделение фиксируют на орде, то есть москали – это те, кто поддались монголам, фактически татаро-монголы. А вот киевляне и особенно голицаи – чистые. И как забавно их слушать, когда они встают и поют гимн Украинской республики, где есть такие слова: «Душу и тело мы положим за нашу свободу, покажем шо мы братья казацкого рода». Но ведь «казак» – это слово тюркского происхождения, которое означает «вольный человек».
– Как вы относитесь к утверждению, что казаки – это национальность?
– Казаки по своему образу жизни мне напоминают электроны на внешней орбите, которые легко соскакивают и образуют «сплавы металлов и различные элементы». Они исторически самая активная часть нашей страны – пассионарии. Конечно, строго говоря, казаки – это раздел войск, легкая кавалерия. Но с другой стороны – это устойчивая социальная программа, ведь они могли создавать свои административные единицы, своего рода государства, такие как Запорожская сечь, войско Донское. А покорение Сибири доказало, что казаки могли себя по матрице из одного войска в другое воспроизводить без потери качества: деревни и станицы под Иркутском были такие же, как на Дону. А вот количественный рост в XIX веке университетов и церковных семинарий не смог показать того же качества, ведь из них вышли смутьяны и бомбометатели.
– А что именно вы считаете потерей качества?
– Можно, конечно, подозревать, что их смутила народная боль, но в интеллектуальном смысле это был огромный провал. Они взяли за основу своей идеологии западный вульгарный материализм. Это, по сути, была низкопробная попса XIX века, которую сейчас без усмешки не вспомнишь, и она овладела тогдашними семинаристами и студентами. Об этом сейчас стыдно говорить, так же, как сейчас бы девушка во всеуслышание заявила, что она свою жизнь будет строить по журналу Cosmopolitan или по каталогу одежды. По сути, врач становился террористом, а священник революционером.
– Европа, по вашему представлению, всегда недолюбливала Россию?
– Понимаете, Россия очень большая. Ее никогда не могли воспринять как европейскую страну, потому что она сама больше всей Европы. Если вы представляете, что собачки могут вырастать до определенных размеров, то увидев нечто размером с дом, вы это за собаку не примите, даже если оно будет вилять хвостом и лаять.
– Вы пишете, что украинцы и русские – умные и талантливые, почему же мы живем хуже тех же европейцев или американцев?
– На большом пространстве сложнее организовать порядок. И потом, мы всегда видели свою миссию не в том, чтобы вытянуть какую-то экономическую выгоду из наших огромных пространств. Когда американцы пришли на континент и выяснили, что индейцы плохие работники, они завезли рабов из Африки. Такой путь для России неприемлем, мы на мир смотрим несколько удивленно, открыв рот, как герои Платонова. Мы любуемся Божьим миром, для нас он – храм, а не биржа. Поэтому зримых успехов мы достигаем либо когда нас прижмут «к теплой стенке», как в Великую Отечественную, либо когда хозяйственный механизм естественно встроен в жизнь, что можно было наблюдать опять же на примере казачества.
– Насколько ваши собственные выкладки, на ваш взгляд, близки к истине и насколько может быть объективна ваша интерпретация истории?
– История, как бутерброд, всегда с прослойкой субъективизма.
– Что вы сейчас собираетесь «перезагрузить»?
– В планах поездка на Дальний Восток. Я мечтал поехать туда 40 лет – в Хабаровск, Владивосток, в Находку, где родился. И все откладывал, не хотелось быть праздным туристом. И, наконец, по моей любимой поговорке «судьба нашла меня и за печкой»: Валентин Григорьевич Распутин, когда я ему похвастался последней книгой, высоко оценил мои творческие усилия, что помогло мне закончить работу в рекордный срок. И если про историю «приобретения» Дальнего Востока я подспудно писал «в стол», то теперь пора посмотреть, как там складываются дела.
