Артур Харинский: На раскопках древнемонгольского города Хир-Хира мы мечтаем найти ген Чингисхана
У каждого археолога есть свое любимое место в прошлом, точнее – историческая эпоха. Одни изучают неолит, другие – бронзовый век, а профессор Артур Харинский отдал свою привязанность раннему железному веку, когда тайна производства этого драгоценного по тем временам металла стала достоянием многих народов, в том числе и населяющих южную Сибирь. Вот и нынче свой полевой сезон он начнет в Ольхонском районе, где археологи Иркутского государственного технического университета открыли самый древний в Прибайкалье центр металлургии.
– Как вам удалось выйти на столь специфический объект? Случайность, интуиция или была какая-то подсказка?
– Открытием мы обязаны геологам. Недалеко от поселка Черноруд есть распадок Барун-Хал, который облюбовали геологи для проведения геофизической практики для студентов. И не случайно: место это благодатное, богатое различными геологическими проявлениями. И вот, лет десять назад, определяя намагниченность залегающих там пород, они натолкнулись на странные аномалии: приборы показывали повышенную концентрацию магнитного поля, хотя пород, способных давать такой фон, там не было. И стали подозревать, что здесь что-то нечисто. Вкралась мысль: а не связано ли это с деятельностью человека?
– И тогда призвали на помощь вас?
– Ну а кого же еще заставишь добровольно копаться в земле, – смеется Артур Викторович. – Заложили мы совместно с профессором Николаем Олеговичем Кожевниковым, специалистом в области геофизики, небольшой шурф на месте одной из аномалий. И неожиданно обнаружили большое скопление железных шлаков. Откуда они могли взяться в земле?
– Отходы металлургического производства?
– Совершенно верно. И дальнейшие раскопки это подтвердили. Выяснилось, что вся падь покрыта целой сетью древних горнов. Горн – это печь по производству металла. Подобные печи уже находили на территории нашей страны, но они предназначались для выплавки бронзы, а тут – железо. Технология была такая. В твердом суглинке выкапывалась обширная яма, где-то глубиной в полтора метра, где размещались сами древние металлурги, а вокруг нее шесть-семь ям поменьше, изогнутых в форме рога, чтобы нижняя часть – фурма – выходила в большую яму. Они-то и служили горном. Изнутри их для крепости и огнестойкости обмазывали глиной и закладывали руду и древесный уголь вроде бутерброда: слой руды – слой угля, слой руды – слой угля… Сверху все это плотно закупоривалось и поджигалось.
– И в этих примитивных печах удавалось поднять температуру выше тысячи градусов, необходимых для плавления железа?
– Нет, конечно. Во втором и даже первом столетии до нашей эры, к которым, по нашему мнению, относятся наши находки, такой температуры еще достичь не могли. Все возможности ограничивались 800 градусами, ну от силы 900. Но этого было достаточно для процесса восстановления железа из оксидов. Горючий газ связывал кислород, входящий в руду, образуя углекислый газ, и освобожденное железо по капелькам стекало вниз, образуя так называемую крицу – большой слиток металла, содержащий всевозможные примеси. Ее потом разогревали и несколько раз проковывали, удаляя все посторонние частицы. Процесс был, конечно, несовершенный, в шлаках оставалось не меньше половины железа, но благодаря этому нам и удалось засечь след металлургического производства.
– Судя по вашему рассказу, это был настоящий металлургический комбинат.
– Учтите, все горны были рассчитаны на многоразовое использование. Их после окончания плавки ремонтировали и вновь запускали в действие. По нашим подсчетам, их было не менее ста. Можно сказать, что по уровню производства железа древнее население Прибайкалья ничем не уступало какой-нибудь Галлии или Италии.
– А откуда брали руду? В самом распадке Барун-Хал?
– Нет, там залежей железных руд не имеется. Будь она там, геологи не обратили бы внимания на отклонения приборов. Посчитали бы: руда фонит. Ответ пришел, когда мы вместе с геологами обследовали окрестные горы. И нашли выходы прямо на поверхность нескольких железорудных жил: магнетитов и гематитов. Месторождения небольшие, но их вполне хватало для обеспечения жителей близлежащих районов металлическими изделиями.
– Все железоделательное производство сконцентрировано только в одном распадке?
– Вот мы тоже задались этим вопросом и стали искать, а нет ли чего-либо подобного поблизости. И представьте себе, нашли. В районе деревни Курмы. Это километров 30 от Черноруда. Причем обнаружено сразу три достаточно крупных металлургических центра. Один мы уже начали раскапывать. В принципе, все совпадает, за исключением одного: вместо круглой ямы вырывалась траншея, по периметру которой располагались горны.
– Ноу-хау конкурентов?
– Конкуренции не могло быть по той причине, что курминские горны были сооружены много позже, где-то в III–VI веках уже нашей эры. Тут динамика производства прослеживается, рационализация.
– Чем вы займетесь в этом году?
– Продолжим работы в районе Курмы, вновь призвав на помощь геологов. Сами понимаете, раскопать все площади, связанные с древней металлургией, достаточно сложно. Эту задачу могла бы облегчить электроразведка. Поскольку у рыхлых пород и коренных разная электропроводность, то можно было составить приблизительный план расположения горнов и траншей. Отпала бы необходимость зря копать землю. К тому же проведем палеомагнитные исследования, чтобы точнее датировать время сооружения горнов.
– Эта работа займет у вас весь полевой сезон?
– Нет, я хочу выкроить время и побывать на раскопках в Забайкалье. Мы их ведем уже третий год подряд вместе с коллегами из Читы и с Дальнего Востока. Это на юге Забайкальского края, в долине реки Урулюнгуй, неподалеку от Краснокаменска.
– Чем вас заинтересовало это место?
– Там уже с 50-х годов ведутся раскопки древнемонгольского города Хир-Хира, где, согласно сохранившимся письменным китайским хроникам, размещалась ставка племянника Чингисхана Исункэ. Археологи обнаружили там несколько достаточно солидных сооружений с черепичными крышами, колоннами, двориками, выложенными камнем… Скорее всего, это дело рук китайских строителей, которых согнали монголы для сооружения своей резиденции. Но нас интересует не сам город, уже достаточно хорошо изученный, а находящийся поблизости небольшой холм, прозванный местными «Окошками». Там нам удалось обнаружить обширный могильник.
– Кладбище, на котором хоронили жителей Хир-Хира?
– Скорее всего. И мы подумали: а вдруг там захоронен кто-нибудь из чингизидов, может быть, даже сам Исункэ. Тогда бы открылась возможность выделить ген Чингисхана, который вроде бы уже не раз находили, но стопроцентной уверенности в его достоверности до сих пор нет. Это, конечно, из области мечтаний, но чем черт не шутит. Ведь вся эта территория как раз входила в коренной улус великих монгольских ханов, и вероятность нахождения погребения кого-либо из прямых потомков Чингисхана очень велика. А значит, и велика вероятность заполучить достоверный ген.
– Пока, как я понимаю, поиски гена не увенчались успехом?
– Увы, но это не значит, что сами поиски напрасны. Мы получили в руки ценнейший материал, дающий представление о жизни монгольской верхушки. Ведь они рассматривали загробную жизнь как продолжение земного существования. И чтобы человек чувствовал себя комфортно, ему надо положить в могилу все необходимое. Если он скотовод – то непременно лошадь с седлом и уздечкой, если воин – то обязательно нож и кресало для добывания огня. А уж женщин не только обряжали в самый красивый наряд, но и снабжали всеми дамскими принадлежностями: гребнем, металлическим зеркалом, ножницами.
– А как вы отыскиваете могилы? Над ними установлены какие-нибудь памятные знаки в виде камня или надгробия?
– У монголов не было традиции сооружать над могилой какие-то стелы. Вот тюрки, которые предшествовали монголам в Центральной Азии, ставили иногда изваяния человека. Высекали из камня торс с головой и руками. А еще у них была традиция устанавливать на могилах каменные балабаны. Этакая вертикальная конструкция, издали напоминающая человеческие фигурки. По одной из версий, они символизировали количество убитых врагов. Монголы же сооружали над захоронениями каменные выкладки. У элитных погребений они наподобие маленьких курганов, у рядовых покойников они меньших размеров и более плоские. Конечно, все заросло дерном и приходится немало времени тратить на поиски. Иногда место захоронения подсказывают суслики. Они же роют очень глубокие норы и всю землю выносят наружу, складывая в кучки. Если обнаружится в какой-то из кучек человеческий позвонок или бусинка, то можно смело рыть, не промахнешься.
– Можно сказать, что суслик – первый помощник археолога?
– Помощник-то он, конечно, помощник, только в той могиле, до которой он дорылся, все так переворошит и перевернет, что сам черт не разберет. Не хуже какого-нибудь мародера.
– Разграбление могил – это давнишнее увлечение людей?
– Наверное, с начала рода человеческого. С одной стороны – желание обогатиться. Естественно, в первую очередь, конечно, потрошили могилы знатных людей. Какой смысл тревожить прах рядового монгола, которого отправляли в загробный мир с традиционной ногой барана для пропитания и ножичком на поясе. Никакого навара. Потому и лежат рядовые до сих пор в своих могилах целехонькие. А с другой стороны, разграбление было еще и актом мести. Мотивы у противников племени или сообщества были простые: если я разграбил могилу твоих предков, то нанес тем самым моральный урон, оскорбил. Порой даже не грабили, а разрушали.
– Выходит, на вашу долю достается немного?
– Ну почему же, попадаются и сохранившиеся могилы. Правда, таких немного, но и в тех, которые подверглись разграблению, встречается немало ценных предметов быта, не замеченных или забытых в спешке. В прошлом году мы раскопали погребение женщины, несомненно, принадлежавшей к верхушке общества, ее могила была глубиной где-то два метра двадцать сантиметров.
– Вы хотите сказать, что по глубине могилы можно определить положение умершего в обществе?
– Конечно. У монголов было правило: чем выше статус человека, тем глубже его захоронение. Элитная могила – это всегда больше двух метров, а рядовые могилы – не больше метра. В Прибайкалье до прихода русских тоже глубже метра не рыли. И вот, вскрыв женскую могилу, как я уже сказал, элитную, видим, что грабители уже потрудились до нас: кости перемешены, от черепа лишь нижняя челюсть осталась. Но многие вещи целы. Кроме металлического зеркала китайского производства, ножниц и остатков деревянной рамы, по всей вероятности выстланной для комфорта войлоком или какой-то тканью, мы обнаружили вообще уникальную вещь – маленький утюжок. Конечно, он несколько необычной для нас формы: плоский и вытянутый в длину, но выгладить платье им было можно.
