Женская мода идет по следу соболя
Есть две ценности, на которые спрос, а вместе с ним и цены растут из года в год. Это золото и меховые шубки. Особенно соболиные. И никакие потуги охранителей животного мира, призывающие бойкотировать соболиные палантины, не в силах противостоять этому напору. «Ради моды женщина готова дьяволу душу продать», – шутит зав. кафедрой экономики и организации охотничьего хозяйства Иркутской сельхозакадемии Юрий Вашукевич.
Аукционы ставят рекорды продаж
При советской власти на пушной аукцион (он обычно проходил в Ленинграде) выставлялось примерно 200 тыс. соболиных шкурок. Эта цифра с различными вариациями просуществовала до начала века. А потом неуклонно поползла вверх. В прошлом году покупателям (как правило, зарубежным, владеющим технологией пошива меховой одежды) было уже предложено около 600 тыс. шкурок.
На последнем аукционе в Петербурге, прошедшем весной и собравшем трофеи минувшего охотничьего сезона, было продано уже более 700 тыс.
Если сюда добавить шкурки, разошедшиеся по внутреннему рынку, то итоговая цифра превысит 800 тыс. А если верить данным учета, то в российских лесах обитает всего лишь 1,2 млн особей.
Не подорвет ли такая интенсивная добыча популяцию соболя, как это случилось в 20-х годах прошлого века, когда пришлось резко ограничить на него охоту и расселять зверька в опустошенной тайге? С таким вопросом я и обратился к Вашукевичу, только что вернувшемуся с заседания Совета по охоте при министерстве природных ресурсов, где, в частности, разбиралась ситуация с соболем.
– Я бы не стал сопоставлять советские и нынешние времена. Не забывайте, что тогда, при государственной монополии на пушнину, существовал черный рынок, через который налево уходило огромное количество неучтенных шкурок. Самых лучших, самых красивых соболей охотник зажимал, продавая по 200–250 рублей вместо той сотни, что платил ему промхоз. Поэтому 200 тыс. тогдашних шкурок спокойно можно умножить на два.
Учет, которому никто не верит
По мнению Юрия Евгеньевича, вся беда в том, что сегодня нет надлежащего учета обитателей тайги. Если в прежние времена существовала отлаженная система, включающая опросы охотников, подсчеты охотоведов, оценки ВНИОЗ (Всероссийского научно-исследовательского института охотничьего хозяйства и звероводства), то сейчас все отдано на откуп охотпользователю.
– Если верить их данным учета, то у нас вдруг ни с того ни с сего подскочила численность лосей и изюбров. Ладно, мигрируют из других регионов, но не с таким же постоянством. А все дело в том, что чем большую численность выставляет охотхозяйство, тем больше лицензий получает на отстрел. Ну, и пошла писать губерния.
Что касается соболя, то по твердому убеждению Юрия Евгеньевича, истребление ему не угрожает. Добывается, как правило, процентов 30 соболиного стада. Зная количество шкурок, выставленных на аукционе, легко определить его реальную численность.
– Не менее 2,5 миллионов
– Но это лишь математика. А вдруг все же приканчиваем зверя?
– Случись скачок изъятия лишь в этом году, стоило бы, наверное, бить тревогу, но такая тенденция сохраняется на протяжении последних десяти лет. С каждым годом мы соболя добываем и продаем больше, а его при этом меньше не становится.
– Откуда его такое изобилие?
– Профессиональных охотников стало меньше. Лезть глубоко в тайгу стало сложно. Раньше забрасывали вертолетами, а сейчас не на чем. Поэтому многие дальние охотничьи угодья заброшены. Они стали своеобразным резерватом для соболя, где он спокойно плодится, а потом расселяется по всей тайге. Ловить его стало проще. Молодой и глупый, он, можно сказать, сам лезет в руки. В советское время лучшие охотники добывали по 100, максимум по 150 соболей, а сейчас нередки случаи, когда и по 300 штук приносят из тайги.
К белке интерес потерян
Для жителей отдаленных поселков, где давно уже почила вся производственная деятельность, охота остается, пожалуй, единственным способом пропитания. Белку почти никто не стреляет, не выгодно. Один патрон обходится в 30 рублей, а за шкурку выручишь не больше 40. Поэтому
главный кормилец охотника – соболь. Еще несколько лет назад цена шкурки колебалась в пределах полутора-двух тысяч рублей, сегодня скупщики выкладывают за нее по пять, а то и по шесть тысяч рублей.
Покупают даже попорченные шкурки, от которых некогда отмахивались. Есть предположение, что рекордные объемы нынешнего аукциона объясняются тем, что часть пушнины придержали с прошлого года в ожидании подъема цен.
– Пушной бизнес, вопреки распространенному мнению, не очень-то и прибыльный. Сверхдоходов посредникам уж точно не приносит, – уверяет Вашукевич, – Ведь нынче стоимость соболя на аукционе была порядка 220–250 долларов за шкурку. То есть охотники имеют максимальную долю в цене, вполне достаточную, чтобы содержать семью. Наверное, кого-то спаивают, обманывают, так было и будет всегда, но в нормальном промхозе, пекущемся о своих кадрах, охотники сегодня зарабатывают хорошие деньги.
В убытке лишь государство
А вот государство, как выясняется, напротив, теряет на соболином промысле немалые деньги. В минувшем охотничьем сезоне лимит отстрела для Иркутской области, как одной из самых богатых соболем территории, наряду с Якутией и Красноярским краем, был установлен в размере 45,5 тыс. А выкуплено лицензий всего лишь 28,5 тыс. То есть получается, что даже весь лимит не выбран.
В то же время по оценке людей, вращающихся на самом рынке и точно знающих его емкость, область поставила на аукцион порядка 70–80 тыс. соболей. Это означает одно: две трети соболей добыто незаконно. Перемножьте 120 рублей – стоимость одной лицензии – на 40 тыс., и вы получите, что государство недосчиталось где-то 5 млн рублей. И это только по одной области.
– Сегодня это как раз та проблема, которая всех беспокоит, – говорит Юрий Евгеньевич. – Лицензии превратились в прикрытие бесконтрольной охоты. Покупают их минимум, чтобы особо не тратиться, а потом выискивают тропки, по которым можно ускользнуть от охотконтроля. Это уже вошло в привычку.
Что контроля в лесу маловато, понимают все. Одному охотинспектору на район не под силу блюсти порядок, особенно в глухих, таежных местах. Ясно, что он нуждается в помощниках. Тем более что они под боком. На протяжении многих лет дебатировался вопрос о наделении штатных сотрудников охотхозяйств: егерей, охотоведов, директоров полномочиями государственных охотинспекторов.
А то ведь получается несуразица: настоящие хозяева тайги, которые пекутся о процветании его животного мира, по сути, отстранены от его защиты. Браконьер, встречая в лесу егеря или охотоведа, проходит мимо них как мимо телеграфного столба, посвистывая. Даже когда они застукают его за разделкой незаконно добытого зверя, то не могут схватить за руку. По действующему законодательству им полагается лишь отправить сообщение о браконьерских проделках в местную службу охотнадзора. Причем в таких юридически точных формулировках, которые сложны даже для опытных правоведов. Естественно, что тертые адвокаты, способные выиграть дело на основе даже неправильно поставленной запятой, всегда выведут своих подзащитных сухими из воды.
И вот, наконец, как рассказал Юрий Евгеньевич, разумный подход восторжествовал. Совет по охоте одобрил предложенные министерством изменения в Административный кодекс РФ, которые наделяют штатных работников охотхозяйств функциями производственных охотинспекторов. Уже в ближайшее время они получат право останавливать автотранспорт, производить досмотр без вскрытия вещей, составлять акты.
Петли для волка
Большое количество поправок вносится и в закон «Об охоте». Одна из них, например, предлагает легализовать петли и капканы для ловли волка. Дело в том, что, подписав в прошлом году международную конвенцию о гуманизации отлова диких животных, государство оставило охотникам лишь один способ борьбы с хищником – ружье. А с ним много не навоюешь. Волк – зверь хитрый и осторожный.
– В Кемеровской области приспособились гонять его на «Буранах», – рассказывал Вашукевич. – А у нас где разгонишься, когда кругом тайга. Можно, конечно, охотиться на манок, так называемую вабу, имитируя голос волчицы и подманивая по осени молодых волков. Но этим умением обладают немногие. Сегодня настоящих волчатников, знающих повадки зверя, можно пересчитать по пальцам. Конечно, надо возвращать капканы и петли. Тем более что в конвенции о петлях и речи не было, это мы уж перестарались, дописали.
– Действительно волки одолели, или, как говорится, у страха глаза велики?
– Опять же все упирается в правильный учет. Волк же марафонец, за день может добрую сотню километров покрыть. В одном месте его засекли, в другом, третьем… Вот и появляются в отчетах три волка, а на самом деле он один. Хотя, конечно, он много разбойничает, особенно в северных малонаселенных районах.
