Петр Парцей: Блажен, кто чужд сует разнообразных
На парадном генеральском мундире государственного советника 3-го класса Петра Парцея представлены все возможные прокурорские награды: и заслуженный юрист, и почетный работник. Среди этой золотой россыпи есть одна куда более скромного достоинства, но которую он высоко ценит, – медаль «За строительство Байкало-Амурской магистрали».
Такими медалями в ту пору довольно щедро наделяли. Я думал, и он попал под дежурную раздачу. А нет, оказалось вполне заслуженно.
– Я западный отрезок БАМа, от Усть-Кута до Байкала, можно сказать, весь пешком прошагал. По служебной надобности. Я как раз в то время, в 1983–1984 годах, работал завотделом административных органов обкома партии, и на мне висело все правовое обустройство: в каком месте участкового посадить, в каком районе отдел милиции создать, какие войсковые части привлечь для охраны моста. Даже пару костылей как-то вбил.
– Пришлось попотеть?
– Да я еще в молодости этим делом овладел, с одного удара забиваю.
Он много чем овладел. Ему еще четырнадцати не было, а он мог накосить и сметать зарод, залатать прохудившуюся крышу, запрячь коня, снять с одного выстрела тетерева. Ну, и кулаками постоять за себя.
На казенных хлебах
Хотя Петр Николаевич Парцей и числит себя сибиряком, на самом деле он украинский хлопец. Отец так и не оклемался от мины, накрывшей его под Будапештом, через два года после демобилизации тихо угас, и укатили они с матерью в Сибирь в поисках счастливой доли.
Вот только эта доля, как вскоре выяснилось, досталась кому-то другому. Окончив семилетку на одни пятерки (что давало право поступить без экзаменов в любой техникум), он остановил свой выбор на горно-геологическом, что располагался под боком, в Канске. В техникум его приняли, но общежития не дали, надо было снимать угол, а семейных доходов на это не хватало.
Надо было как-то определяться, не сидеть же на шее у матери. Кто-то из деревенских подсказал: в Нижнеудинске есть железнодорожное училище, там на всем готовом. И действительно, выдали казенную обмундировку: штаны, гимнастерку, телогрейку, место в общаге дали, питание бесплатное. Прям кум королю.
Училище готовило вагонников, путейцев, но он выбрал самую мужскую профессию – паровозник. И через два года вышел оттуда слесарем по ремонту паровозов и тормозов. Распределили в Зиминское депо. Кочегаров не хватало, а стокеры – устройства для подачи угля в топку – были капризными и часто ломались. Мастер командует: езжай с бригадой и по ходу ремонтируй. А какой тут к черту ремонт, бросаешь всю дорогу уголь как проклятый.
– Приезжаем в Тайшет, старшой с помощником идут спать, а мне наказывают: наладь стокер, протри машину, заправь углем и водой. Пока доберусь до постели, вызывальщица уже прибегает: бригада, подъем. А я в вечерней школе учился, десятый класс оканчивал. Чувствую, с такой свистопляской вся моя учеба пойдет прахом. Ну и взбунтовался. Тогда перевели меня в депо, в цех подъемного ремонта.
О том цехе осталась память: потрепанная временем почетная грамота, выданная слесарю Петру Парцею за выполнение нормы на 212%. Между прочим, пророческие цифры. Он потом всю жизнь будет гнать по две нормы. Такой уж характер, не может от сих и до сих. В нем природа заложила огромный заряд энергии. Она и сейчас, в 75 лет, его томит, а по молодости рвала на части. В школе он – председатель учкома, правая рука директора, в училище – замсекретаря комитета комсомола, на юрфаке – секретарь факультетского комитета комсомола.
Следуя материнским заветам
Вообще-то на юрфак он не метил. Даже не знал, с чем его едят. Считал: коль пошел по железнодорожному делу, надо его и продолжать.
А продолжение рисовалось ясно – Омский институт инженеров железнодорожного транспорта.
Карты спутал завуч их вечерней школы. Зайдя как-то к ним в общежитие и застав своего ученика, обложенного книгами, полистал их. И в изумлении вытаращил глаза: Ленин, Энгельс, журнал «Вопросы философии». «Не твое это дело – железнодорожный институт, – заключил он, – мой тебе совет: иди-ка ты в университет, на юридическое отделение».
Человек он был неглупый, образованный, и к его совету стоило прислушаться. Страж порядка – это звучало заманчиво. Тем более что в наведении порядка он преуспел еще в училище. Нижнеудинск в то время кишел хулиганьем. Дрались и между собой, стенка на стенку, но с особенным удовольствием ходили бить все скопом иногородних. Особенно изощрялись над парнишками из сельхозучилища, буквально проходу не давали.
Чего-чего, а хамства и насилия Петр Николаевич с детства не мог терпеть, следуя материнским заветам: со старшими здоровайся первым, с женщинами тоже первый и снимай шапку, старшему руки не протягивай, жди, когда он сам протянет. И решил он положить конец власти местных.
Тогда следить за порядком помогали БСМ – бригады по содействию милиции, переросшие позднее в добровольные народные дружины. Вот такую бригаду из крепких училищных ребят сколотил и он. Как вечер – они с рейдами по улицам. И так приструнили местных архаровцев, что редко кто отваживался становиться им поперек дороги.
С университетом сложилось все удачно: и поступил, и место в общежитии дали. Вот только на одну «степешку» прожить было невозможно. Пришлось искать приработок. Чего он за годы учения не перепробовал: и бочки катал, и уголь грузил, и склады охранял. Даже служил в пожарной охране.
– Помню, загорелся верхний этаж Дома кузнеца. Я по лестнице – на крышу, шланг за собой тащу, а там снег, скользко, ноги разъезжаются. Ну, думаю, сковырнусь сейчас. Каким-то чудом умудрился отодрать кусок кровли, пролезть на чердак и залить пламя.
В учениках у Цицерона
Самые приятные воспоминания у него остались о Зиме, где он два года проработал районным прокурором. В кабинете, как правило, не засиживался, сам, помогая следователям, брался вести дела. Считает, что прокуратура, лишившись следствия, лишилась и оперативности.
– Раньше как было: мне поступает жалоба – что-то где-то разворовывают. Посылаю помощника – проверь. Докладывает – точно, воруют. Я беру бумагу и тотчас пишу постановление о возбуждении уголовного дела по такой-то статье. Даю следователю десять дней на расследование. И попробуй он в этот срок не уложиться. А сейчас пока отпишут дело в Следственный комитет, пока там развернутся. Нет, разделение на пользу дела не пошло.
– Преступность тогда была высокой? – поинтересовался я.
– Я тут недавно покопался в архиве, нашел тогдашнюю статистику. За год в области совершалось в среднем 300 убийств. Сейчас 1300. Вот и считайте: высокая или нет. Не помню ни одного случая, чтобы малолетнюю изнасиловали и убили. Не было этого. Тогда Уголовный кодекс был куда строже. Да и расстрельная статья не давала шибко разгуляться.
Считая, что лучше предупредить преступление, чем потом его раскрывать, он, не считаясь со временем, ездил по школам и предприятиям Зимы с лекциями. Читал он мастерски. Еще бы, когда он своим учителем сделал самого Марка Туллия Цицерона. Все его трактаты об ораторском искусстве проштудировал от корки до корки.
– Что главное в выступлении? Краткость, четкость и правильно расставленные акценты. Ты должен как актер выделить голосом нужные места, подчеркнуть, оттенить их важность, вовремя сделать паузу. Я, даже будучи первым замом областного прокурора, всегда писал доклады сам.
Его цепкий, хорошо структурированный ум вроде бы располагал к научному мышлению. И он как-то решился: поступил в аспирантуру, сдал кандидатский минимум (три месяца ходил на курсы немецкого языка), тему выбрал для кандидатской: «Уголовная ответственность за тунеядство, бродяжничество, попрошайничество», материал богатейший собрал. И когда оставался сущий пустяк – написать заключительную главу, его научный руководитель переехал в Москву, пообещав найти замену. И дотянул с этой заменой до перестройки, когда начали вымарывать из УПК целые куски. В том числе и статью о тунеядстве.
Как-то ему позвонил знакомый из Москвы. «Слышал, ты хочешь остепениться. Могу предложить готовую диссертацию. Недорого, всего две тысячи баксов». Думал, разыгрывает. А тот через месяц опять звонит: «Так берешь или нет? Только учти: уже три тысячи». Пришлось сказать ему пару ласковых.
В поисках талантов
Работая первым замом областного прокурора и одновременно возглавляя Следственное управление, он знал всех старших следователей поименно. Знал, кто на что способен, где может лучше себя проявить. Одному поручал расследовать убийства, другому – хищения, третьему – дело о взяточничестве.
И постоянно искал способных «следаков», меряя их не только по уровню профессионализма, но и по моральной чистоте. И, как правило, в своем выборе не ошибался. Например, Сергея Герасимова, назначенного впоследствии прокурором Москвы, он вытащил в управление из Усолья-Сибирского.
Будучи заведующим отделом административных органов обкома партии, он и в инструкторы подыскивал талантливых людей. Его бывший подчиненный Григорий Шумский работает сейчас начальником юридического отдела МГУ, Альбина Ковалева многие годы возглавляла прокуратуру Иркутска, а уж о Юрии Чайке и говорить нечего – генеральный прокурор РФ.
За 40 лет, отданных прокуратуре, он, кажется, постиг всю ее сложную механику. Когда в конце 80-х побежали из нее следователи, оскорбленные мизерной зарплатой, он, оставшись и.о. областного прокурора, издает приказ: хватит отсиживаться по кабинетам, всем районным прокурорам, их замам и помощникам – заниматься расследованием уголовных дел. Куда денешься: поворчали и впряглись в работу. Даже замгенерального Найденов оценил его тактический ход, объявив благодарность: ты, Петр Николаевич, своим приказом, можно сказать, спас следствие.
Единственное, чему он так и не научился за все годы, – политесу. Другой бы промолчал, когда высокое начальство рисует воздушные замки, а он сразу с вопросом: а не рассыплется ли, уж больно шаток.
Ну кому это понравится. Доброхоты ему не раз пеняли: «Ну чего ты прешь на рожон, кто тебя за язык тянет».
А он по-другому просто не может. Даже на закате своей карьеры, будучи представителем прокуратуры в Законодательном Собрании, он критиковал принимаемые законы за их громоздкость.
– Проще надо излагать, яснее. Чтобы простой гражданин понял, а не искал толмача.
Встречи с лесным «прокурором»
Всю жизнь у него один отдых – рыбалка и охота. Охотник он отменный, может даже матерого изюбря выманить из леса, имитируя на берестяной трубе призывный рев его соперника.
Эта страсть у него давняя, с тех самых пор, как ему, еще безусому парнишке, сосед подарил свою одностволку, а к ней пяток патронов. Патроны он быстро расстрелял, а чем заряжать: пороху в деревне не добыть. Так он вместо него серу со спичек употреблял. Соскоблит в ступку, пестиком в порошок растолчет и начиняет заряды. Бой, конечно, не тот, с заминкой на старте, но ничего, приловчился.
– Говорят: «Закон – тайга, а медведь в ней – прокурор». Приходилось встречать «коллегу»? – пошутил я.
– Было, сталкивались. Все как-то мирно. Только раз чуть не сцепились. Сидел я однажды в схроне на солончаках, поджидал косулю. Сумерки уже. Вдруг вываливается из кустов и прямиком в мою сторону. Я кашлянул деликатно, мол, заворачивай оглобли. Постоял, покрутил головой и опять топает. Я курки взвел. Услышав щелчок, опять приостановился, ушками туда-сюда. Я от него с подветренной стороны, он и не чует. Шагает, зараза, уже совсем рядом, метрах в пяти. Тут я не выдержал, матюкнул от души. Понял, шельма. Хрюкнул и назад в кусты сиганул.
Рассказчик Петр Николаевич отменный, я и не заметил, как три часа пролетели за беседой.
– А чего бы вам за мемуары не засесть?
– Можно, конечно, удариться в воспоминания, – посмеивается Петр Николаевич. – У меня богатый архив собрался. Но мемуарист обязательно порождает себе врагов. Тех, о которых упомянул, но не все сказал, и тех, кого не упомянул. А зачем мне плодить недругов на старости лет? Поэтому, ну его к богу. Как писал Гавриила Державин: «Блажен, кто менее зависит от людей, свободен от долгов и от хлопот приказных, не ищет при дворе ни злата, ни честей, и чужд сует разнообразных».
