Андрей Шемякин: Кинодокументалисты должны учиться доверять зрителю
Президент Гильдии киноведов и кинокритиков России, филолог и телеведущий Андрей Шемякин слывет в профессиональной среде человеком независимым и толерантным.
Он является специалистом по современному отечественному документальному кино и мастером разработки оригинальных фестивальных концепций. В свете этого его положительная оценка Байкальского кинофестиваля «Человек и природа», международное жюри которого он возглавил, имеет огромный вес.
– Андрей Михайлович, какое место, на ваш взгляд, занимает «Человек и природа» среди современных фестивалей?
– Фестивали в основном делятся на три группы: международные, открытые российские и отраслевые, которые, как правило, являются региональными. Есть, конечно, кочующие форумы, но их гораздо меньше в силу организационных сложностей. «Человек и природа» – это пример, когда место удачно соединяется с темой, а это уже половина успеха. Вторая составляющая – кино. Например, фестиваль «Россия», который с группой единомышленников создал Сергей Мирошниченко, опирался на студию «Надежда». Ее фильмы давали новый взгляд на перестройку – ироничный, очень близкий к традициям русской словесности. Но иногда форум может стать своеобразным роддомом для кинематографа. В этом смысле у «Человека и природы» большие перспективы, ведь на Байкал люди наверняка захотят ехать, чтобы снимать кино, а фестиваль будет эти ленты представлять.
– Не смущает, что наш регион так отдален от центра России?
– У документального кино нет центра. Он возникает, как вспышка, там, где создаются киноленты. И Байкальский фестиваль, по мнению международных коллег, ничуть не проигрывает другим форумам. Ведь кино – не спорт, и здесь гонка за лидерство ничего не дает. Как правило, выбор победителя фестиваля – среднестатистическая вещь, когда ценой согласия нивелируются нюансы. Здесь нам удалось этого избежать.
– По каким же принципам был выбран обладатель Гран-при «Человека и природы»?
– Главный принцип – это внутренняя гармония всех составляющих хорошего кино. В программе были и картины чуть-чуть недодуманные, и ленты, в которых масштаб заявленной идеи не соответствовал воплощению. Зачастую такое понятие, как киноязык, когда речь идет о чем-то социально значимом и остром, в данном случае об экологии, оказывается вторичным. Между тем в кино должны умело сочетаться авторская гражданская позиция и художественная мысль. За это мы и дали Гран-при фильму «Акулы в моем видоискателе». Эта картина для меня и для всех членов жюри стала большой радостью. Казалось бы, вот где натура и фактура замылены до невозможности. Тем не менее у режиссеров Аттилы Давида Молнара и Жолта Шажди получилось свежо, талантливо, оригинально.
– То есть фильм стал безоговорочным лидером?
– У нас три фильма по количеству голосов шли на равных – «Жажда мира» французского режиссера Яна Артюса-Бертрана, «Сердце небес, сердце земли» Эрика Блэка и Фрока Сандинга и «Акулы в моем видоискателе». В итоге две другие ленты получили призы «Байкал» и за «Лучшую режиссуру».
– Насколько этот фестиваль отражает тенденции мирового документального экологического кино?
– Это не есть задача данной конкурсной программы, но тенденции проявлены. Более того, я с большим интересом посмотрел то, что обычно игнорирую – фильм в жанре социальной публицистики. «Тонкий лед» стал для меня открытием в смысле специфики предъявления современного научного сознания по климатологии. И я считаю, в этом оригинальность данной конкурсной программы, потому что на другие фестивали фильм при всем своем мастерстве вряд ли бы попал.
Безусловно, в программе был представлен тематический срез тех глобальных проблем, которые сегодня волнуют людей, снимающих экологическое кино. Что касается жанрового среза, то четко прослеживается тенденция говорить о проблемах экологии с тяжелым мрачным видом. Но ведь когда материал подается остроумно, красиво и глубоко, его воспринимают гораздо лучше. Я считаю, что нужно вернуть в кинематограф былое умение режиссеров доверять зрителю.
– Андрей Михайлович, вы ведь знаток кино, неужели до сих пор перепроверяете свои эстетические предпочтения?
– Опыт в киноведении, в отличие от фестивального менеджмента и профессии кинодокументалиста, очень обманчив. Документальное кино дает колоссальные ресурсы понимания других людей, и здесь важно держать себя в состоянии открытости, готовности воспринять даже и неблизкое тебе. Тогда после просмотра какого-нибудь фильма ты становишься чуть-чуть другим, и этого не надо бояться. Кроме того, свежий взгляд на давно известные вещи очень важен. Именно это я больше всего ценю в искусстве.
Кстати, «Тонкий лед» в этом смысле – не единственное мое открытие. Я также лучше стал относиться к фильмам, которые агитируют за что-то. И даже профессиональная боязнь пафоса не помешала мне оценить фильм «Тайна воды». Хотя я заведомо понимал, что здесь все импульсы наружу, и художественной глубины, пожалуй, нет. Но в данном случае я увидел полноту раскрытия проблемы. Думаю, здесь мы, кинокритики, с водой выплеснули ребенка, потому что одно дело – кино, ангажированное по принципу партийности, а другое – когда есть личная гражданская позиция, и человек делает фильм, потому что не может молчать. Я понял, что путать эти две вещи не стоит.
– Но бывает так, что человек снимает фильм, а грамотно рассказать не умеет. Говорят, сегодня в документальном кино большие проблемы со сценариями?
– Я, как филолог по образованию, думаю, что тут на помощь кинематографу должна прийти хорошая литература. Ведь невозможно представить, в каком кризисе находился наш кинематограф в начале 1950-х годов. Это было абсолютно мертвое изображение, прекрасные актеры, которым нечего играть, железные схемы и пафос на каждом шагу. И за какие-то три-четыре года в начале оттепели кинематограф изменился, появились фильмы, до сих пор излучающие обаяние и помогающие нам жить. Решающую роль в этом переходе сыграли писатели, ведь «41-й» Чухрая – это повторная экранизация рассказа Бориса Лавренева, а в основе «Иванова детства» Тарковского – рассказ Богомолова. Учитывая серьезные традиции Иркутска в литературе, хочется верить, что это поможет кинематографу возродиться.
– Говорят, на фестивале возник некий мост между восточным и западным мировоззрением?
– Дело в том, что мы вдруг оказались в ситуации растущей глобализации и, как следствие, унификации. Запад здесь не менее уязвим со всеми своими технологиями и особой историей, чем Россия. Я думаю, это колоссальные резервы развития совместных исследовательских проектов и кинематографических работ и, наконец, показов этих фильмов. Это то самое эхо, которое должен породить фестиваль «Человек и природа». Ведь роль фестивалей в показе абсолютно неформатного кино сегодня трудно переоценить. И у меня есть ощущение, что здесь все только начинается.
– Между тем создается впечатление, что российское документальное кино сегодня не на подъеме.
– Вы совершенно правы. На мой взгляд, это системный кризис. Наше кино сыграло выдающуюся роль во второй половине 1980-х – начале 1990-х годов. После некоторой паузы в 90-е оно держало планку. В нулевых перешло в режим точечных достижений, когда процесс практически исчез, но хорошие фильмы остались. Сейчас начинается процесс накопления сил.
