Комиссар Иван Киселев
Когда народ прослышал про БАМ, то в штаб Иркутского отряда письма приходили пачками. Писали просто, без затей: Сибирь, БАМ, 167-й километр, комиссару отряда. На 167-м километре располагался поселок Магистральный, а комиссаром отряда был тогда Иван Киселев.
Иркутский отряд, собранный по всей области, оказался самым жизнеспособным. Если от Всесоюзного, отправленного со всей помпой с XVII съезда комсомола, через три года никого практически не осталось, то в Магистральном и поныне, 40 лет спустя, проживает 26 бойцов иркутского отряда. В том числе Иван Киселев.
И чем берет этот очкарик
Киселев в юности был вида не геройского, ни ростом, ни статью особо не вышел. Да еще очки на глазах. Его даже в армию не хотели брать. В военкомате так и говорили: не переживай, Ваня, Красная Армия без тебя обойдется. Но не на того напали. Может, ростом его Бог и обделил, но не характером. Не парень – кремень. Потому что кроме характера ему надеяться было не на кого.
– Мать одна, а нас четверо. Вижу, тяжко ей, надо определяться, – рассказывал он своим напористым голосом. – После восьмого класса махнул с нашими деревенскими пацанами в соседнюю Свердловскую область учиться на столяра-краснодеревщика. Тянуло меня к этому делу, да и специальность престижная. Только опоздали мы, набор кончился. На каменщика, пожалуйста, а столяров под завязку. Нашенские сразу развернулись и назад подались, а мне куда: опять на шею матери? Согласился на каменщика, рассчитав, что кто-то у столяров отсеется, и я к ним перейду. И точно: через пару месяцев перевелся.
В столярной науке он первым учеником оказался. Обычно из училища выходят с третьим разрядом, а им с Колей Грачевым сразу четвертый присвоили. Случай редкий. Когда он устраивался модельщиком на старый, еще демидовских времен металлургический завод в Серове, ему не поверили: у нас, сказали, чтобы до четвертого дорасти, знаешь, сколько лет надо пыжиться, а ты, молокосос, куда лезешь, хватит с тебя и второго.
Ладно, второй так второй. Он и спорить не стал. Чего горло драть, мастерство-то в руках, а не в горле. Через два месяца ему молча вернули четвертый разряд и стали поручать самые сложные модели. Мужики тогда его крепко зауважали.
Все три года, что проработал на заводе, он, лобастый, упрямый, осаждал военкомат. И уломал в конце концов. Отправили в саперные войска. А там, пройдя школу сержантов, заработал на погоны сержантские лычки. Два раза его отправляли за пополнением. В других вагонах гульба стоит, призывники прощаются с вольной жизнью, а у него тихо, пристойно, все по струнке ходят. Чужие офицеры не могут в толк взять: и чем берет этот очкарик.
Двойной юбилей
После армии попал он в Ангарск, а там как раз началось формирование иркутского отряда на БАМ. От Ангарска 50 бойцов. А заявлений 350. Как отсеивать? Устраивали субботники. Не пришел – все, гуляй. Его избрали сначала комиссаром Ангарского отряда, а позднее и всего Иркутского.
Перед отъездом они расписались с Валентиной. Так что, у них нынче двойной 40-летний юбилей: и БАМа, и семейной жизни. Ивану по приезде поручили сколотить строительную бригаду. А какие строители из сварщиков, парикмахеров, трактористов… Отобрал два десятка человек, кто мог хоть мало-мальски держать топор в руках. Магазин поставили, овощехранилище, пекарню заложили…
– Нас поначалу приехало 200 человек, через пару месяцев уже 400, а к осени – 600. Народ валом валил. И не ради северных надбавок, талонов на «Жигули». Об этом мы даже не знали. Вперед! И поехали. Как говорится, с комсомольским задором. Хотелось что-то оставить после себя на земле.
Полтора года он бригадирствовал, а потом, как открыли лесопилку и завезли станки, он перешел туда. Станочник, конечно, не столяр-краснодеревщик, но все ближе к дереву. Изготовлял пагонаж: плинтус, обналичку, штапик, штакетник. По три нормы выгонял, пока ему не посоветовали умерить пыл: мол, все расценки срежут. С тех пор он за 200% не заходил.
А профессия краснодеревщика пригодилась для домашнего обихода. Ему предлагали благоустроенную квартиру – отказался, поселился в брусовом.
– Это лентяю нужна благоустроенная. Дом должен чувствовать хозяина. Там прибил, там подстрогал.
Столы, шкафчики – все сделано его руками. А диван вообще раритетная вещь. Вместо пружин – резина от Магируса. 40 лет на нем прыгали дети, прыгали внуки, теперь правнуки прыгают, а он по-прежнему упругий, как мячик.
Старые и новые вещи мирно уживаются в доме. Рядом с плазменным телевизором давно вышедшая из употребления радиола. А к ней целая коллекция виниловых пластинок. Даже гимн Советского Союза есть.
Но кроме пластинок есть еще одна коллекция. И весьма необычная.
Необычный вернисаж
Ее Иван Павлович стал собирать еще в те времена, когда прилавки бамовских магазинов ломились не только от продуктов, но и всевозможных заморских вин и коньяков. Они и положили начало его коллекции. Когда, бывало, ездил сам за границу, или друзья там бывали, обязательно прихватывали пару интересных напитков. Таким вот образом собралось у него бутылок триста.
Конечно, сухие вина долго не хранятся и обречены они были превратиться в уксус, не грянь антиалкогольная кампания. Враз все поисчезало. А у народа именины-крестины, гости приезжают, угостить как следует надо. Где взять? Бегут к Киселеву: Палыч, выручай. Так все и растаскали, клятвенно обещая вернуть, да так и забыв это сделать.
А когда государство, устав бороться, вернуло все в привычное русло, решил Иван Павлович возвратиться к прежней затее. Но обойтись только водкой. Во-первых, не портится, переживет хоть три сухих закона, а во-вторых, ее набор ограничен. Сколько ее было при советской власти? Ну, от силы названий двадцать-тридцать, включая горькие настойки.
И вот тут-то он просчитался. Просто не ожидал грянувшего водочного бума. Полочка с традиционной столичной, посольской, русской, капитанским джином, который он привез из Москвы, просто затерялась в море разливанном, обрушившемся на Россию. И началось у него состязание с ликероводочной промышленностью: кто кого одолеет. А поскольку он человек упрямый, то отступать под натиском все новых и новых марок не собирается.
Сначала винное собрание заполонило все стены гостиной, потом перебралось в соседнюю комнату и, не уместившись там, заползло в спальню. В первые годы Иван Павлович ставил бутылки подряд, в порядке поступления, а потом принялся составлять из названий целые фразы, типа «Новый русский, желтый галстук, белый бархат», или «Завлечет Жириновский – анархия, пойдем в загул» или с монархическим уклоном:
«Господа офицеры, царь всея Руси, настоящая, русская монархия». А вот еще весьма многозначительное высказывание: «Русская тайга – национальная валюта».
Есть у него разделы, где представлены реки и озера: Печора, Енисей, Ангара, Байкал. Есть и подборка женских имен: ангарчанка, Катюша, иркутянка, Маруся, снежная королева, шайтаночка. Есть и растительный мир: зимняя вишня, красная калина, осинка, ивушка, береза.
– Вложение капитала, – посмеивается Иван Павлович. – Вот эту бутылку я когда-то купил за триста рублей, а сейчас смотрю – она уже пятьсот стоит. Двести рублей прибытку.
Его коллекция насчитывает уже 1680 бутылок. Точнее, насчитывала месяц назад, когда мы у него были. Сейчас уже больше.
