Фотохудожник Александр Князев: возвращение на родину
Александр Князев давно является одним из самых известных иркутских фотографов, а если добавить пафоса – одним из столпов культуры региона. Его работы радуют глаз, удивляют, а порой вызывают споры, но не оставляют сомнений в том, что это – произведения личности уникальной. Человека, упорным трудом и всей своей биографией заслужившего право на собственное слово в искусстве фотографии. Отдельное эстетическое удовольствие получаешь от личного общения с Александром Князевым. Ведь его взгляд на мир нетривиален, а интеллектуальный и культурный уровень вызывают глубокое уважение.
С Александром Князевым мы встретились в мастерской вскоре после выхода в свет его новой книги «Сибирские голендры», и он рассказал, как эта книга помогла ему вернуться на родину, как он чуть не стал актером и почему считает цифровую революцию благом.
– Александр Дмитриевич, как родилась идея книги «Сибирские голендры»?
– Обычно в твой мир врывается какая-то случайность, а я, будучи искушенным фотографом, привык ее ценить, понимая, что жизнь сюжетна. Мы работали с Олегом Харитоновым над книгой об аэроклубе ДОСААФ, где очень интересные люди: летчики, парашютисты, десантники. Со многими мне довелось общаться, один из них – известный в Иркутске инструктор по парашютному спорту Иван Карлович Людвиг – пришел ко мне в гости, сидел на вашем месте и рассказывал о себе. «Вы что, немец?» – спросил я его, заинтересовавшись необычной фамилией. Он ответил: «Нет, я голендр». Я поинтересовался, кто это такие, и он начал рассказывать, а мы, разинув рты, с Олегом слушали. Его история была настолько очаровательной, что я вспомнил о том, что место обитания голендров – Заларинский район, еще и моя земля.
– Вы оттуда родом?
– Да, я родился в Заларях. Дедушка и бабушка по материнской линии приехали туда из Смоленской губернии с четырьмя детьми и там родили еще шестерых, в числе которых была и моя мама. Вообще оттуда родом много интересных людей: журналист Геннадий Бутаков, художник Александр Муравьев, ныне покойный писатель Евгений Суворов и многие другие. Но я не был на родине лет 50 по личным обстоятельствам – не сохранилась могила отца. Кладбище, где он был похоронен, застроили новым микрорайоном. Однако директор Заларинского краеведческого музея Галина Николаевна Макагон постоянно меня звала, но я отнекивался. И вдруг я понял, что нужно собираться и ехать – знакомиться с голендрами. Причем я не только заинтересовался темой сам, но и вовлек в эту авантюру своего сына Ярослава, который в этом году закончил факультет журналистики ИГУ. Мы приехали к голендрам 26 января 2013 года.
– И что вы там увидели?
– Настоящую зимнюю сказку, чистый снег, сугробы в человеческий рост. Нас прекрасно встретили, повозили на снегоходах по тайге. Мы пообщались со многими людьми и решили, что книга должна быть. После этого побывали там еще три раза. Один раз на Троицу, а это у голендров праздник, напоминающий родительский день у русских. Познакомились с великолепной семьей, где 60 человек. Ее глава Альвина Адольфовна Людвиг, ее муж погиб в 40 лет – подняла девять детей. А сейчас она женит внуков и внучек. Там как раз была запланирована свадьба, куда нас и пригласили, ведь мы очень быстро стали там своими людьми. Когда первая презентация была в Заларях, куда приехали голендры, это было необыкновенно трогательно, ведь они искренне удивлялись: почему мы не приезжаем к ним в гости просто так? Инвестор на книгу нашелся достаточно быстро, и я полетел в Пекин печатать ее, а ровно через год, 26 января, из Китая пришел тираж.
– Можно сказать, что благодаря голендрам вы вернулись на свою малую родину?
– Да, хотя понятия «малая» и «большая» родина мне чужды, ведь я космополит, но место, где я родился, имеет для меня очень большое значение. Со мной там произошло много важных вещей, но самое главное, что мой сын, родившийся в городе, впервые увидел, что такое настоящая деревня и крестьянский труд. В книге есть глава о сенокосе, так снимки в ней сделаны им, и ведь он отснял лучше, чем я. Это было событием для меня, ведь он стал моим полноправным соавтором. Это счастье дожить до того момента, когда у тебя появиться достойный последователь. Кстати, он пишет и снимает для газет, как и я начинал в свое время в «Советской молодежи».
– Что побудило вас поступать на журналистику?
– Я с детства занимался фотографией, но потом почему-то ушел в театр, решил, что я – Гамлет. Поучился в театральном училище, поработал в театре и понял, что это не мое. А так как быть без работы взрослому человеку было смешно, я увидел объявление о том, что районной газете требуется фотокорреспондент. Пришел туда, меня приняли, и через какое-то время почти все газетное пространство города Улан-Удэ, где мы жили тогда с мамой, было мое – везде меня охотно публиковали. Кроме того, тогда вышел фильм Герасимова «Журналист», а в голове сидела песенка «Трое суток не спать, трое суток шагать ради нескольких строчек в газете». Так я в это дело и въехал, но потом, уже попав в университет, понял, что фотография – это мое единственное предназначение. Перестал верить пропаганде, успел заработать репутацию антисоветчика, с которой и вышел из университета.
– Вы ведь сейчас преподаете в ИГУ?
– Я веду курс по истории фотографии на факультете сервиса и рекламы. Кроме того, у меня есть свой лекторий в юношеской библиотеке имени Иосифа Уткина, который состоит из нескольких человек. Сначала пришли много, но они быстро отсеялись, а остались те, кому это нужно – человек 6–7. Это достаточно способные фотографы, которые уже обучились в Байкальской академии фотографии, получили там фотографические навыки. А я против любых навыков, потому что фотография – это не ремесло, а искусство, и там требуется интеллектуальные навыки, прежде всего, знания истории фотографии и представления себя в мировом фотографическом процессе. Этим мы и занимаемся – смотрим снимки великих мастеров прошлого и настоящего. Двое из моих учеников, причем это девушки, – очень глазастые. То есть их видение очень сильно отличается от общего, что важно для фотографа.
– А что еще важно в вашей профессии?
– Очень многое, но главное – работоспособность. Нужно быть очень требовательным к себе. Еще важен взгляд художника, полное попрание других жизненных ценностей, кроме того дела, которым ты занимаешься. Я 30 лет просидел при красном фонаре в фотолаборатории, и было время, когда в год умудрялся печатать два рулона фотобумаги, каждый из которых 100 кв. м. Все это складывал, потом по прошествии времени начинал разглядывать и поражался: как все это бездарно! Рвал, выкидывал, сжигал. И сейчас у меня все забито фотографиями, поэтому я практически не снимаю, а то, что у меня есть, старюсь превратить в книги, потому что они живут дольше, чем фотографы.
– Неужели творческая единица может себя адекватно оценить?
– Конечно, но у фотографа есть один соблазн. Фотография – магическое занятие, особенно когда это касается лабораторного процесса, когда при красном фонаре на бумаге в ванночке появляется изображение, оно тебя околдовывает. Ты находишься во власти этого фотохимического чуда и больше не в силах контролировать свое восприятие. Тебе кажется, что ты произвел на свет что-то гениальное, чего до тебя еще никому не удавалось. Кроме того, фотографическая техника постоянно «растет», и для того, чтобы что-то делать, необходимо быть под потолком сегодняшних возможностей. Особенно резкий рывок произошел с цифровой революцией, почему многие фотографы старшего поколения ушли в сторону. В то же время появилось много новых людей, думающих, что техника сделает за них все, нужно только научиться нажимать на кнопки. Но это иллюзия – цифровая революция не отменила присутствие человеческого глаза.
– А как вы относитесь к цифровым возможностям, ведь многие фотографы старой школы считают, что все это от лукавого?
– Это как раз последствие ломки. Цифровая революция должна была произойти, ведь в конце прошлого века наблюдался фотографический кризис, и очень многие выдающиеся авторы покинули этот вид искусства, убедившись, что его инструментарий исчерпан. Например, отец фоторепортажа Анри Картье-Брессон в 1990 году расстался с фотографией и удалился во французскую провинцию, где до конца жизни занимался живописью. Поэтому то, что произошло на границе веков, – величайшее событие, которое сделало фотографию массовой, и ничего в этом страшного нет, ведь, как известно, количество переходит в качество. Кроме того, возможности фотографов очень сильно расширились, например, появилась такая программа, как «Adobe Photoshop».
– И к фотошопу вы относитесь положительно?
– Многие сейчас спорят: хорошо это или плохо? А я вспоминаю другие такие же дурацкие споры в 1960-х годах, когда все советское интеллектуальное общество спорило: является ли фотография искусством? Дело в том, что эту программу 20 лет назад создавала команда, половина которой была фотографами, а другая – программистами, поэтому в ней упакованы все приемы проекционной техники, которой мы пользовались в лаборатории. Но за это время добавилось столько уникальных инструментов, что можно делать невероятные вещи и позволить себе все. А если вы зададите вопрос: «Что лучше – пленка или матрица?», то я отвечу: «Конечно матрица, ведь даже простой арифметики достаточно, чтобы это понять». Вспомним, что цветная пленка, например, не могла корректно воспроизводить одновременно теплые и холодные цвета спектра и так далее. И кто будет спорить с тем, что цифровой способ переноса информации гораздо совершеннее?
– За долгую карьеру у вас, наверное, прошли тысячи съемок, а были ли среди них те, которые наиболее дороги лично для вас?
– Были съемки, которые для меня важны в мировоззренческом плане. Это визит в 1991 году Далай-Ламы в Улан-Удэ, ведь он – светлейший человек, и с тех пор я постоянно на его сайте. Читаю его лекции, не будучи буддистом, ведь он говорит поверх конфессиональных и национальных различий о той истине, которая присутствует в мире с небес. Ведь именно им сказано, что божественное – это вершина горы, к которой мы поднимаемся разными тропками. То есть с той верой, которая нам достались по наследству. Портреты, сделанные тогда, до сих пор привлекают мой глаз и ум, помогают жить.
А что касается тех съемок, которые много мне дали для работы – это пейзажи Байкала, они мне открыли такой мир изобразительных возможностей, без которого я был бы никем. По ним я сделал книгу «Планета Байкал», которая вышла у меня в прошлом году. Но у меня есть материал и на следующую книгу – «Магия Байкала», где будет представлено мое восприятие самого духа Байкала через мировоззрение тех людей, которые населяют его берега. Неспроста Байкал зовут морем, и не случайно он для многих является живым существом, и я этот взгляд полностью разделяю и доказательство тому представлю в своей новой книге.
– Есть ли у вас задумки новых книг?
– У меня есть проект «Окна земли», над которым я еще работаю. Дело в том, что когда в первый раз я оказался за рубежом, в Болгарии, почему то начал вглядываться в окна и понял, что мир состоит из них. Окна – это лица людей, живущих в этом пространстве. Они несут образ человеческой культуры и устройства жизни определенного места. И каждый раз, выезжая куда-либо, я снимал только окна – в Польше, Китае, Франции, Германии, Испании и других странах. Второй проект, который я в ближайшее время закончу – это книга воспоминаний и фотографий «Сад моей памяти». Дело в том, что судьба подарила мне общение с очень многими интересными людьми. Например, я дружил с великим российским поэтом Давидом Самойловым, который был моим духовным отцом, ведь его присутствие в моей жизни очень повлияло на нее. Я снимал и слушал Святослава Рихтера, дружил с Володей Пламеневским, Борей Архипкиным и другими интересными людьми. Снимал разных людей, а фотосеанс – это ведь не просто щелканье затвором, а общение на ином, невербальном уровне.
