Глиняные фантазии Татьяны Ерошенко

Свою мастерскую Татьяна и Сергей получили не так давно, прошлой осенью. Конечно, не хоромы, но после маленькой студии, в которой они теснились предыдущие три года, они безмерно рады своему полуподвалу, из окон которого видны разномастные ноги прохожих.

На широких подоконниках и сбитых из досок стеллажах милуются влюбленные пары, ползает удав, проглотивший чайник, сонно катится по столетиям повозка кочевника, скачут доисторические лоси, цветут роскошные деревья, унизанные плодами и птицами… Это мир, сотворенный из глины большой искусницей и фантазеркой Татьяной Ерошенко.

Дорога на заповедную территорию

– Чай пить будете? – спросила Татьяна и кивнула на полку, уставленную кружками. – Выбирайте по вкусу.

Кружки, конечно, не высокое искусство, на которое нацелена Татьяна, но на авторские работы нынче спрос невелик, да он, честно говоря, и никогда не был велик. Советская власть еще подбрасывала художникам для прокорма госзаказы. То декоративное панно, воспевающее трудовой порыв и братство народов, то агитационный фарфор, зовущий вперед и дальше. А ныне и того нет, а кушать хочется, вот и приходится ради хлеба насущного ваять на продажу кружки, горшочки, вазы, кринки и другой сувенирный ширпотреб.

Нет, это не халтура, не поток, не массовые поделки. У каждой кружки свое лицо, своя индивидуальность, а порой такая техника обжига, что даже глаза знатоков горят восхищением. Но все это ремесло, гончарка, не более чем проходная на территорию настоящего искусства. Правда, как показывает жизнь, редко кому удается проникнуть на эту заповедную территорию. Одним лень вырваться за пределы гончарного круга, другим, как говорится, не отпущена божья искра.

– Я нынче был в Липецке на гончарном фестивале, – рассказывал Сергей. – Познакомился с одним мужичком, совершенно изумительный мастер, делает прекрасную посуду. Он честно мне признался: я, говорит, горшечник, могу вылепить любой вазон, но придумать и сделать художественную вещь не способен.

Керамика не терпит суеты

Татьяне повезло дважды. Сначала с учителем. Алесь Яковлевич Мигас, уроженец Белоруссии, был одним из тех, кто положил жизнь на то, чтобы вывести керамику из утилитарной скованности и возвести в ранг истинного искусства. Под его началом факультет керамики Красноярского художественного института стал наряду с Москвой и Питером «третьим Римом», куда стекаются молодые и дерзкие таланты.

– Он один был способен разобраться в моих эскизах-каракулях, – посмеивается Татьяна. – Я ведь особо рисовать не умею. Могу, конечно, написать натюрморт, посидеть на пленере. Но плоскость мне не дается, я все вижу в объеме.

Мигас считал, что способности – это полдела. Нужно иметь характер. Чтобы отбросить все школы, привычные навыки, сойти с избитой колеи и делать свое. А сделав, сломать и начать заново. Не возноситься в гордыне, не любоваться собой, а как лошадь, застрявшая в грязи, тащить и тащить свою телегу, до ломоты в пальцах меся кусок неподатливой глины. Любил повторять: керамика не терпит суеты. Вещь должна медленно лепиться, медленно сохнуть, медленно обжигаться.

Эти уроки она усвоила на всю жизнь. Ее давнее желание – оторвать глину от земли, заставить ее подняться в воздух. А как ее оторвешь, когда она тяжелая. Как с ее помощью создашь небесный свод, по которому бы парили влюбленные Шагала. Нереально. Невозможно.

Татьяна этих слов не любит. Первая попытка. Неудачно. Вторая, третья… Она все же заставила их лететь над городом. Может, не совсем Шагал, но по мотивам Шагала уж точно.

Иногда на помощь приходит случай. Задумав композицию «Рождение ангела», она хотела поймать момент, когда у посланца небес прорезаются крылья. Прорезаются через боль физическую. И будто кто-то свыше уловил ее замысел, и во время сушки прошла через все тело трещина, необыкновенно усиливая эту физическую боль. Ну, разве не чудо дивное.

Этот незаменимый Сергей

Но чаще ей приходит на помощь Сергей. Сергей – ее второе везение. Они неразлучны со школы. Он сугубо земной человек, инженер-строитель. Между прочим, Танин отец тоже хотел видеть свою дочь инженером, справедливо полагая художество зыбкой почвой, не способной обеспечить достатка и твердого положения. Будучи послушной дочерью, она поступила в Братский политех, но через год сбежала оттуда, получив стойкое отвращение к деревообработке, которой ее пытались обучить.

С присущим ему юмором Сергей определяет свое семейное положение так:

– Танюшка художник, я не художник. Но поскольку неудачно женился, взяв в жены творческую личность, то я при ней в роли мужа художника-керамиста.

Скромничает. Он так освоил гончарный круг, что может заткнуть за пояс многих мастеров. И даже в эпоху электрических кругов сконструировал ручной. Правда, с восьмой попытки. Но это уже несущественные детали. Да и фантазии ему не занимать. Я видел его чайник-интроверт с вывернутым внутрь носиком и ручкой. Как он сумел провернуть эту шутку – для меня сплошная загадка.

У него приметливый глаз, замечающий все забавное и смешное, и искусные руки резчика. Он создал целую коллекцию маленьких деревянных человечков, наподобие знаменитых японских нэцкэ. Есть в ней и жизнерадостный толстяк-оптимист, и словоохотливый сплетник, и ненасытный пожиратель поз, и даже женщина, гордящаяся своей попой.

– Сначала резал из осины, из нее всего легче. Потом перешел на березу, а сейчас предпочитаю бук. Где беру? Да на помойке. Народ стулья выбрасывает, а у них ножки из бука. Мне одной ножки надолго хватает.

Инженерное образование, да еще строительное, весьма пригодилось в их семейном дуэте. На Сергее вся техническая часть. Живописцу ничего кроме красок да полотна не нужно, а успех керамиста во многом зависит от состава глины и правильного обжига. Это сейчас они получают глину из Красноярска, приготовленную по нужной рецептуре, а до этого рыскали по всей области в поисках подходящего материала.

– В Европе, где очень старые осадочные породы, – рассказывает Сергей, – накопал глины, залил водой, размешал и сразу ставь на гончарный круг. У нас таких глин нет. Есть или очень жирные, качугские, или запесоченные, кирпичные, которых пропасть по Голоустненскому тракту. Надо их смешивать, просеивать, в общем, тяжкий труд, если учесть, что за год где-то полтонны уходит.

Красивую, белоснежную глину они как-то отыскали возле села Хайты, на горе Голубичной. Обрадовались, накопали два мешка. Ваза из нее получилась на диво красивая. Вот только ручку к ней, как ни пытались, не могли приделать. Не приклеивается и все тут. Черт знает почему.

А была еще красная глина. Цвет при обжиге дает изумительный. Но от печного жара ее рвет. И температуру меняли, и способы обжига – все равно рвет. К тому же она оказалась слишком прилипчивой. Любую другую легко отмыть, а эту серной кислотой не выжжешь. Они приспособились: добавляют понемногу к другим глинам. Для цвета.

А уж лучшего, чем Сергей, знатока обжига по всей области не отыщешь. У Татьяны есть декоративная композиция «Безмолвие». Высокая, в метр вышиной, стопка камней разной величины с сидящей наверху чайкой. Кажется, что их только что вынули из Байкала и ровненько сложили. Иллюзия настолько полная, что кое-кто спрашивает, как камни сверлили, чтобы нанизать на стержень. Приходится объяснять, что они из глины, полые внутри, а природный цвет придал им Сергей в печи.

– Без Сергея наш симпозиум «Байкал-КераМистика» был бы просто невозможен, – говорит Татьяна. – Он всю технологию на себе тащит.

Мистика острова Ольхон

Художник – не Диоген, ему противопоказано сидеть взаперти, он непременно должен общаться с коллегами, питаться свежими идеями. Эта простая и понятная мысль была положена в основу проекта «Байкал-КераМистика», который обласкал своим финансовым крылом российский минкульт.

Вот уже три года съезжаются на Ольхон мастера художественной керамики. Едут из Латвии, Украины, Казахстана, Москвы. Нынче две девушки даже из Турции приехали. Одна из них лет десять назад закончила «строгановку» и могла общаться на смеси русского и английского, другая и английского не знала. Но это ничуть не помешало, ведь язык искусства един для всех.

Каждому выдается по 20 килограммов глины. Можешь одну вещь делать, можешь две, можешь и три. На сколько хватит фантазии. Ограничено лишь время. На творчество отводится неделя. Вторая неделя уходит на сушку и обжиг готовых изделий.

Никакого расписания или утвержденного распорядка дня не существует. Хочешь, работай днем, хочешь – ночью. Порой до утра не гаснет свет в легких палатках, продуваемых ветром. Залетают на байкальский огонек и ученики Татьяны, которых она воспитала за семь лет преподавания в политехе. Пробуют, ищут себя. Лида Лось тяготеет к философским вещам, Павел Ермаков движется в сторону конструктивизма.

Кто-то приезжает с готовыми замыслами, но большинству их подсказывает сам Байкал, его магическая аура. Она порой переворачивает не только взгляды, но и жизненные принципы. Приехала к ним как-то на симпозиум Ольга Скубченко. Она человек набожный, творит, положив рядом с собой Евангелие. Все больше лики богоматери и ангелов. Ангелы у нее суровые, словно глубоко удрученные человеческими пороками.

По дороге на Ольхон заехали в гости к шаманам, чем, как выяснилось позднее, глубоко оскорбили ее религиозные чувства. Язычники ей были глубоко чужды. Взявшись за работу, она слепила очередного скорбного ангела.

– А дня через два, побродив по Ольхонской земле, испив байкальской воды, вдруг стала лепить сэргэ – бурятские коновязные столбы, – говорит Татьяна. – Совершенно языческие штуки. Слепила даже не один, а два сэргэ. Один мы оставили в коллекции.

Правило такое: все работы, созданные на Ольхоне, участник симпозиума может взять с собой, за исключением одной. Она поступает в фонд будущего музея современной керамики. Отбирают работы приглашенные на симпозиум искусствоведы из Москвы, Питера, Красноярска, люди весьма взыскательные и придирчивые.

– Нам порой нравится одна какая-то вещь, – рассказывает Сергей, – а они – нет, нет, давайте возьмем другую, в ней новизна, современная тенденция. Ну, мы не спорим, им виднее.

По традиции в последний день симпозиума на окраине Хужира, рядом с мысом Бурхан, для жителей поселка и отдыхающих делается выставка всех работ. Не изменили этого порядка и нынче, тем более что июньский день был тих и ласков. И вдруг все переменилось. Шквальный ветер в один момент раскачал Байкал, зло срывая пену с белых гребешков. Они буквально выхватывали свои поделки из его жадных рук, готовых разнести глиняные фигурки на черепки.

Прошло полчаса, и опять тишь и благодать опустилась на землю. Поняли – духи острова гневаются. У местной администрации они спросили разрешения, а их согласием не заручились. Пришлось задним числом задабривать, прощения просить.

– Теперь мы люди ученые, – смеется Татьяна. – Знаем: сначала надо с духами договориться, а потом уже с мэром.

Путь кочевника

Ее самая любимая работа, принесшая первую известность, – «Кочевник». Он навеян древними наскальными рисунками Шишкинской писаницы. Повозку на огромных колесах влечет по степи нечто огромное и рогатое, какой-то протобык. А сам возница – крошечный, затерянный в веках человек, меланхолично правит к неведомому берегу.

А может, к ведомому? По крайней мере, свой берег ей известен.

– Сейчас развелось много художников, которые показывают грязь этого мира. Понятно, что нас все это цепляет: и войны, и голод, и дурная политика… Но это и так все знают. Мы же для чего-то приходим на эту землю. Для чего? Наверное, сделать ее лучше. В той степени, которая от тебя зависит.