Мелодия форм скульптора Натальи Петровой
Скульптор Наталья Петрова-Ивачева – представитель редкой в Иркутске касты художников. Тем не менее трудно усомниться в том, что она является одним из ярчайших авторов изобразительного искусства Приангарья. Даже несмотря на слабое развитие скульптуры в регионе, несколько ее работ широко известны. Среди них – барельеф на фасаде Дворца спорта и знаменитый всадник на въезде в поселок Усть-Ордынский, давно ставший его визитной карточкой.
В последние десятилетия Наталья Петрова-Ивачева работает в мелкой пластике, в основном в анималистике, и нужно отметить, что в этом направлении она достигла значительных успехов. Ведь ее металлические скульптуры диких и домашних животных поражают своей оригинальностью, точностью пластических решений, удивительным знанием натуры, покоряющей трогательностью и теплотой. Недавно автор представила свои новые работы в галерее современного искусства Дома художника и рассказала о своем жизненном и творческом пути газете «Областная».
– Наталья Федоровна, почему вы решили стать художником?
– Мой дедушка по материнской линии работал фотографом в Минусинске. Мама с детства помогала ему – занималась ретушью. Но потом деда расстреляли как врага народа в Томске, и семья осталась жить в этом городе. Там мама встретила папу, который был кадровым военным. Они поженились и переехали в Новосибирск, где родились мы с сестрой. Мне было 11 месяцев, когда отец в октябре 1941 года ушел во главе с лыжным батальоном снайперов «Снежный» на знаменитый парад на Красной площади, а оттуда сразу на линию фронта. Это называлось разведка боем, из их батальона почти никто не выжил. В итоге мама в 27 лет осталась одна с двумя детьми. Но благодаря тому, что у нее были умелые руки, она нас достойно вырастила. Наверное, творческая жилка передалась мне по материнской линии.
– А почему выбрали скульптуру?
– После школы я устроилась бутафором в Новосибирский оперный театр. Там начала лепить скульптуры и барельефы, за кулисами постоянно делала какие-то наброски. Через несколько лет, когда я стала старшим бутафором, главный художник театра Иван Севастьянов порекомендовал мне поступать в Саратовское художественное училище, где была тогда хорошая школа скульптора Матвеева. Туда я и уехала в 1964 году, а после окончания два года работала в Союзе художников в Кустанае. Но почувствовав, что мне не хватает знаний, поступила в Ленинградское высшее художественно-промышленное училище им. Мухиной.
– Кто были ваши учителя?
– Там была отличная школа, ведь в полугодие мы делали по две-три скульптуры с натуры. Наш курс курировал прекрасный скульптор-монументалист Андрей Семченко, который с каждым студентом работал индивидуально. Кроме того, архитектуру у нас преподавал ныне лауреат Государственной премии РФ Игорь Шмелев. Ведь мы были архитектурно-декоративными мастерами, и нам нужно было обязательно учитывать привязку к местности, чтобы скульптура хорошо работала в городском пространстве. Ну и сама атмосфера, культура и архитектура Питера воспитывала в нас хороший эстетический вкус.
– Почему же вы не остались в Ленинграде?
– Чтобы там задержаться, нужно было вступать в фиктивный брак, а я уже была замужем за саратовским живописцем Петровым. Правда, брак не заладился, поэтому после окончания вуза, я в этот город не вернулась. Вообще нужно сказать, что график учебы у нас был очень жесткий, мы приходили в училище к девяти утра и уходили в 11 вечера. Поэтому после пяти лет такой напряженной работы, почти все были как выжатые лимоны, поэтому после выпуска у меня примерно год было состояние внутреннего безразличия. Так почти «не приходя в сознание», я попала в Иркутск, а потом, когда очнулась, поняла, что не уеду отсюда никогда, поскольку меня не отпускает от себя Байкал. Я считаю, что тот, кто не видел его природу – не знает настоящей красоты.
– Какие работы вы выполнили в Иркутской области?
– Работ было много, но из того, что нашло свое монументальное воплощение, можно назвать барельеф на Дворце спорта «Труд», портрет Ленина и барельеф Ломоносова в иркутском ЦНТИ, гипсовые скульптуры Аполлона и Мельпомены в Доме актера, всадник на въезде в поселок Усть-Ордынский и еще несколько работ по области.
– Как вы создали знаменитую скульптуру всадника?
– Мне поступил заказ от дорожников. На самом деле, я предлагала несколько вариантов. Один из них – несколько бегущих коней, но худсовет его не принял. А всадник на коне, с приглашающим жестом, всем понравился, и я создала модель в натуральную величину.
– Что как скульптору вам было делать интереснее всего?
– Монументально-декоративные скульптуры, привязанные к местности. Но не так много эскизов воплотилось в скульптуры. Например, было задание сделать скульптуру в сквер возле Иркутской филармонии, и я придумала две женские пляшущие фигуры. Но воплотить в жизнь их так и не удалось.
– Почему же вы ушли в малую пластику?
– В смутное время совсем не было заказов, все выживали, а сидеть без дела я не могла, поэтому увлеклась анималисткой. Тем более что лепить людей мне почему-то тогда не хотелось, а набросков животных у меня было много.
– Откуда у вас такое знание повадок различных зверей?
– Дело в том, что дома у нас всегда жили кошки, собаки, ежики. Кроме того, я лично видела многих диких животных. Однажды, когда навещала бабушку в деревне, столкнулась нос к носу с рысью. Потом встретила волка, вначале даже приняла его за серую собаку. Бабушка мне всегда говорила: «Ты зверя не бойся, редко какой из них дитя человеческое тронет». Кстати, вместе с ней мы наткнулись на медвежат в малиннике, откуда быстро ретировались, ведь известно, что нет зверя опаснее, чем мать, защищающая своих детенышей. На Алтае видела маралов. Они, кстати, очень любопытные, ты их рисуешь, а они подойдут к тебе вплотную и заглядывают, что ты там делаешь. А вот олени пугливые, но прекрасные. На даче у знакомых видела черного соболя. Помню, он так ругался, когда нас увидел – щелкал, пугал. Некоторых экзотических животных наблюдала, правда, только в зоопарке.
– Смотришь на ваши скульптуры и кажется, что вы знаете анатомию животных не хуже, чем зоолог?
– На самом деле, когда я леплю, то не думаю об этом, просто чувствую. Можно сказать, что когда я работаю над каким-то животным, то в какой-то степени внутренне превращаюсь в него. В душе вдруг зазвенит некая мелодия, и я уже не могу не воплотить в материале тот или иной образ.
– Какой ваш любимый материал?
– Скорее всего, металл, ведь сколько я не пыталась работать с деревом – не получалось, потому что, на мой взгляд, оно имеет женскую природу. Видимо, поэтому нам очень трудно договориться. Если для литья я беру воск, и он в моих руках отображает то, что я хочу, а потом я повторяю эту форму в металле, то дерево диктует свои правила, которым я подчиняться не могу.
– Сейчас в городе появляется много скульптур. Вам что-то из них нравится?
– Конечно, очень многое нравится, и замечательно, что все больше скульптур появляется в Иркутске. Единственное, хочется, чтобы автор учитывал, в каком пространстве будет стоять его скульптура, потому что она не всегда попадает в контекст и не всегда соразмерна окружающим зданиям. А вообще, откровенно говоря, сейчас происходит то, о чем я мечтала, правда, уже без моего участия. Но я ничуть не ревную.
– Какие образцы скульптуры у вас находят отклик?
– Меня трогают работы очень многих скульпторов России. Но единственное, что вызываем у меня восторг – это бронзовое литье Древней Греции, ведь в ней воплощен подлинный восторг перед человеческим телом, и никому с тех пор не удавалось так целомудренно и прекрасно передать наготу. К сожалению, таких скульптур мало дошло до наших дней, ведь мы знаем в основном римские мраморные копии. Думаю, выше этого создать что-то уже сложно.
– А вы не жалеете, что выбрали такую профессию?
– Были моменты, когда надрывала спину на больших заказах и порой сетовала на судьбу, ведь скульптура – довольно тяжелый физически и, прямо скажем, не женский труд. Но я всегда понимала, что это всего лишь кокетство перед самой собой, ведь иного пути, чем жизнь в искусстве, у меня быть не могло, поэтому я счастлива, что стала художником.
