Надежда Шестакова: Документы не теряются, они могут только заболеть
История должна в ножки поклониться архивистам, с тщанием хранящим досье былого. Это уж потом приходят ученые мужи и, покопавшись в ветхих стопках документов, воссоздают облик прошлого. «Правильно говорят: архивист – это последний святой на Руси. Деньги мизерные, работа не престижная. Он один в трех лицах: и грузчик, и шахтер, дышащий пылью веков, и научный работник». Это определение дала заслуженный работник культуры Надежда Шестакова, 26 лет возглавлявшая архивную службу Иркутской области, а сейчас избранная председателем Общественного совета при Архивном агентстве.
– В Сибири наш архив один из самых богатейших, более миллиона дел, – рассказала Надежда Константиновна. – Ну, это и понятно, три с половиной века в нем уложены, самый ранний документ, касающийся Киренского уезда, датируется 1665 годом. Сюда стекались бумаги с огромной территории – от Енисея до Тихого океана, входящей в состав Иркутского генерал-губернаторства. По исторической значимости хранящихся в Иркутском архиве документов с нами может соперничать лишь тобольский архив.
– Ожидают ли исследователей в будущем какие-то находки, или все уже изучено вдоль и поперек?
– Архивы хранят еще много неизвестного. И зачастую новые сведения всплывают попутно: ищут одно, а находят другое. Однажды наш архивист Владимир Михайлович Серебрянников, копаясь в метрических книгах, обнаружил запись о венчании адмирала Колчака с девицей Анной Тимирёвой. Сочтя это ценным свидетельством, запись опубликовали. Но поскольку это случилось еще в советские времена, когда на имени адмирала было наложено табу, меня вызвали на Литвинова и дали по шапке за вольномыслие (смеется).
– Говорят, метрические книги велись священниками с величайшим тщанием, каллиграфическим почерком, и читать их одно удовольствие?
– Все верно, только не забывайте, сколько лет церковь подвергалась гонениям. Какое уж тут уважение к церковным записям о рождении, крещении, бракосочетании. Многие книги иркутской консистории в самом плачевном состоянии. Помню, лет восемь назад директор Усольского архива совершенно случайно обнаружила метрические книги в сундуке на чердаке одного из старых домов. Да и я, еще в бытность начальником архивного управления, приехала как-то в Осу, чтобы проверить, как в экспозиции местного музея используют исторические документы. И что же вижу – лежит метрическая книга. Ну, конечно, музей не самое подходящее место для хранения таких ценных вещей. Нужна ведь соответствующая температура, влажность, санитарно-гигиенические условия.
– Но от стихийных бедствий никакой архив не спасет.
– Самый страшный враг для документов не стихийные бедствия, они, слава Богу, не так часто случаются. Враг номер один – грибок. Причем с большими родственными связями. У него более 300 разновидностей.
– Их можно уничтожить?
– Лучше всего – просушить в специальной дезокамере. Ее у нас не было, сушили даже в обычной микроволновке, они тогда как раз появились в продаже. Наше ноу-хау (смеется). В советские времена рекомендовали посыпать специальными порошками, так называемыми фунгицидами. Как шутил наш начальник лаборатории Привалов: лучший способ без давки добраться до дому – сесть в переполненный трамвай в рабочей одежде. Мигом все выскочат. Запах жуткий. Можно было, вооружившись кисточкой, мазать пораженные места формалином. Но попробуйте перемазать тысячи страниц. Жизни не хватит. Но как бы то ни было, распространение грибка архивисты приостанавливают. Хотя, может быть, не всегда победа остается за ними.
– Какое самое трудное время выпало на долю архивистов?
– Годы приватизации. До этого существовал порядок: все документы по учету кадров предприятия области хранили у себя. Но когда их стали ликвидировать или передавать в частные руки, началась настоящая вакханалия: документы принялись выбрасывать на улицу. Новым хозяевам было все равно – куда они денутся, и как потом работникам, в случае необходимости, подтвердить стаж работы и размер зарплаты. В Братском районе, помнится, их определили даже в туалет. Ну, понятно, для какой цели.
– И вам оставалась лишь роль наблюдателя этого разора?
– Как раз наблюдателями нам быть не хотелось. Мы, благодаря поддержке областной администрации, можно сказать, родили еще один государственный архив – хранилище документов по личному составу. И забрали туда все, что еще уцелело. Тот же завод имени Куйбышева после своего распада передал порядка 100 тысяч дел. Мы, без всякого преувеличения, своим примером проторили дорогу для всей России. Нас после создания областного архива документов по личному составу долго ставили в пример.
– Как долго хранятся документы?
– Те, что имеют историческое, политическое, экономическое и культурное значение, хранятся вечно. Их еще называют документами Архивного фонда Российской Федерации. К нам каким-то образом попал табель об успеваемости, кажется, за четвертый класс Михаила Фрунзе. Хотя, понятно, как попал: он же был политическим ссыльным. Теперь этот табель тоже обречен на вечное хранение.
– И как учился товарищ Фрунзе?
– Хорошо учился. Хотя, как вы понимаете, важны не оценки, а сама личность. Пушкин троечником был, но его табель – историческая ценность. Кстати, вы знаете, что Пушкин был одно время архивистом?
– Пушкин? Архивистом?
– Да. Когда он задумал писать роман о пугачевском восстании, ему, естественно, необходимо было поднять все документы. А попасть тогда в архивы было практически невозможно. Каждое ведомство хранило свою документацию у себя, и никого посторонних к ним не подпускало. И он был вынужден устроиться служащим в коллегию иностранных дел, где содержались документы по Емельяну Пугачеву.
– А сейчас все архивные документы доступны исследователю, или какие-то засекречены и не могут выдаваться на руки?
– Когда я начала работать в архивной службе в 1983 году, было засекречено 40 тысяч дел. Например, все данные по добыче золота в Иркутской области и Красноярском крае. Ну, понятно, государственная тайна. Но порой встречались смешные секреты, особенно в партийных документах. Даже зарплата председателя облисполкома тщательно скрывалась. Хотя она была соизмерима с зарплатой высококвалифицированного токаря с завода имени Куйбышева и равнялась 360 рублям. Сейчас засекреченных материалов осталось мизер.
– А каков срок секретности?
– Стандартный – 30 лет. Когда он подходит к концу, документ поступает в комиссию по рассекречиванию при областном правительстве. Решающее слово остается за ведомством, которому принадлежит документ. Только оно может определить последствия рассекречивания. Комиссия по их рекомендации или срок продляет, или гриф секретности снимает.
– Гласность, обрушившаяся на Россию в начале девяностых, тоже, наверное, многое рассекретила?
– Когда была приостановлена деятельность КПСС, все партийные документы перешли на государственное хранение. И к нам моментально хлынула волна любителей клубнички: кто и за что схлопотал выговор, кто с кем развелся. А уж когда подходило время выборов в Госдуму или в мэры, то нас просто забрасывали запросами: предоставьте сведения на того-то и того-то. Мы-то понимали: ищут компромат.
– Ну и вы как, предоставляли?
– Первая заповедь у архивиста – не навреди. Потому держали жесткую оборону. Стало легче, когда появился закон о персональных данных, запрещающий разглашать сведения о личной жизни.
– Зарубежные исследователи часто посещают Иркутский госархив?
– Еще при Юрии Абрамовиче Ножикове к нам приезжала целая делегация поляков с просьбой обеспечить им широкий доступ к архивным документам, касающимся польских ссыльных. А их у нас хранится достаточно много. Как-никак три ссылки были в Иркутскую губернию. Сюда был сослан и муж Лилиан Войнич, послуживший прототипом знаменитого Овода. Поляки намеревались приобрести несколько копировальных аппаратов и тотально ксерокопировать все материалы, чему мы воспротивились.
– Почему? Взяли бы с них плату.
– Во-первых, за копии денег не платят, а во-вторых, это наша собственность, почему мы с ней должны расставаться. Мы разрешили ксерокопировать, но только не все подряд, а избранные места и по выбранной теме. Даже заключили договор о сотрудничестве. Но оно как-то не сложилось. Вот с монгольскими историками у нас постоянный контакт.
– Вам, наверное, удалось поездить по свету, посмотреть, как поставлено архивное дело в других странах?
– В техническом отношении, конечно, нам можно только завидовать. В национальном архиве Великобритании между полками ездят на электрокарах, развозя документы, все давно оцифровано. Мы, конечно, тоже переводим на цифру и даже микрофишируем, то есть печатаем на пленку, создавая страховой фонд, но такими темпами, что дай Бог за полвека управиться. Особенно мне понравилось, что в Англии приспособили под хранилища соляные пещеры. В них круглый год микроклимат, самый подходящий для вечной жизни документов. У меня тоже после возвращения были поползновения соорудить такое хранилище на тыретском солеруднике. Жаль, не получилось. Зато общепризнано, что учет архивных документов, их классификация у нас ведется более четко, практически исключая утрату документов.
– Скажите, создание общественного совета, который вы имеете честь возглавлять, пойдет на пользу делу?
– Питаю такую надежду. Архив, хоть он и начинается на букву «а», почему-то всегда оказывается в конце алфавита, особенно при распределении бюджетных денег. Разве это справедливо? Помню, еще в начале перестройки мы столкнулись с одной проблемой. Прежде районные и городские архивы служили в качестве транзитных центров: принимали документы со своих территорий, обрабатывали их, а затем передавали в областной архив. Но к тому времени госархив был полон, и мы не могли забрать документы, являющиеся областной собственностью. И тогда мы приняли решение оставить их на хранение в муниципальных архивах. С условием, что за работу с ними архивистам будут выплачивать субвенции из областного бюджета, а значит, и спрашивать по полной программе.
– И ваше предложение прошло?
– Я была автором закона о наделении органов местного самоуправления полномочиями в сфере архивного дела. Нас поддержала Людмила Михайловна Берлина, бывшая тогда руководителем аппарата областной администрации. Закон скоро был принят, деньги выделены, несмотря на то, что в те годы бюджет походил на тришкин кафтан.
– Это тоже было ваше ноу-хау?
– Совершенно верно. У нас учились архивисты всей Россия. Так что по части законотворчества нам опыта не занимать, и если возникнет необходимость – общественный совет готов способствовать созданию и других законов во благо архивного дела. Не хотелось бы, чтобы готовящаяся оптимизация областных учреждений коснулась архивного ведомства. Его и так никогда не баловали.
Комментарий
Геннадий Нестерович, председатель комиссии по контрольной деятельности Законодательного Собрания Иркутской области:
– Мы знакомы с Надеждой Константиновной еще с начала 80-х годов, когда вместе работали в облисполкоме. Человек мягкий, всегда доброжелательный, она становилась непреклонной, когда кто-то покушался на ее любимое архивное дело, пытался урезать ассигнования или вычеркивал из планов строительства. Благодаря ее настойчивости был проведен капитальный ремонт государственного архива и надстроен дополнительный этаж. А это, должен вас заверить, при дефиците бюджетных средств в те годы сделать было непросто. Она, как я знаю, даже собственноручно написала закон об архивном деле, который не встретил возражений среди депутатов. Я не удивился, когда узнал, что она возглавила общественный совет при архивном агентстве. Она просто не может сидеть без дела. И очень рад, что ее опыт востребован и принесет еще много пользы.
