Рекорды нефтедобыче противопоказаны
Доктор геолого-минералогических наук, профессор Александр Поспеев – один из ведущих специалистов по разведке и поиску нефтегазовых месторождений в Восточной Сибири. По его мнению, потенциал Иркутской области по содержанию в ее недрах углеводородного сырья достаточно велик.
– Насколько велик? Или эти сведения засекречены?
– Были времена, когда они держались в тайне, но сейчас, когда в нефтегазовой области работает много иностранных компаний, покров секретности снят, все прозрачно, поскольку без точной оценки ресурсов бизнес вести невозможно. Что касается прогнозных оценок, то ресурсы нефти на Сибирской платформе оцениваются в пределах 5 млрд тонн.
– И глубоко она залегает?
– Самое мелкое месторождение Верхнечонское, там глубина залегания 1800–1900 метров. Сверхглубоких скважин у нас пока нет. Глубже четырех километров всего несколько скважин.
– Значит, в себестоимости выигрываем?
– Выигрываем, но немного. С Саудовской Аравией или Бахрейном, где нефть качают с 300–400 метров, мы тягаться не можем. В Азербайджане, когда открывали первые месторождения, и скважины бурить не надо было: дехкане копали колодцы под воду, а оттуда вместо воды нефть шла.
– Какого возраста наша нефть?
– Одна из самых древних на земле. Так называемый нижний кембрий, венд. Ей более полмиллиарда лет. Предполагают, что есть еще и более древнего происхождения. По крайней мере, в Красноярском крае такую нашли.
– Качество нефти от возраста зависит?
– И даже очень. Наша – самая качественная. В ней мало серы и прочих примесей. На Марковском месторождении, которое первым открыли, это практически солярка. Ее до сих пор заливают в трактора, и они спокойно работают.
– А где преимущественно залегает нефть?
– Первоначально ее искали повсюду. Но все попытки найти ее на юге области оказались тщетными. Там, может, она и есть, но ее крохи. Между прочим, БАМ, рассекший область на две части, не ведая того, как бы определил их специализацию. Северная преимущественно нефтяная, а южная – газовая. На первом этапе разведка запасов основывалась на опыте Татарии, Западной Сибири, Кавказа. Там ищут нефть достаточно просто: выявляют куполообразные поднятия, протыкают дырочку на вершине и качают себе на здоровье. У нас на Сибирской платформе таких поднятий очень мало. И это усложняет поиск.
– В каком направлении идут сейчас разведочные работы?
– Преимущественно к северу и северо-западу от уже освоенных месторождений. Вся сложность в том, что нефть, как правило, залегает или в песчаниках, или в карбонатных породах: известняках, доломитах, более сложных для разработки. А практически вся территория, которая находится к западу и северо-западу от Верхней Чоны, характеризуется практически полным отсутствием песчаников. В карбонатах же обнаружено пока лишь одно крупное месторождение – Талаканское, в Якутии.
– А что бы вы рекомендовали?
– Перенести фронт поисковых работ в Прибайкалье, в район Предпатомского прогиба, где наличествуют в недрах многообещающие песчаные горизонты. Эта зона, конечно, очень сложная и по геологии, и по рельефу, но у нее свои преимущества: часть ее близка к Иркутску, где есть потребитель, другая – к трубе ВСТО. Надеемся, что интерес недропользователей к этой зоне будет увеличиваться. Уверен, там ждут нас большие открытия.
– Каким образом оцениваются нефтяные запасы? Ведь под землю не заглянешь.
– Если скважина увидела нефть, мы оцениваем толщину плата и его пористость. Успешная скважина, расположенная в хорошей зоне, содержит примерно один миллион тонн нефти. Вот эта нефть, которую можно прямо сейчас добывать, составляет так называемую промышленную категорию С1. Ее объем в Иркутской области составляет около 200 млн тонн. Вся ближайшая территория вокруг скважины оценивается с геофизическими методами, с помощью сейсмо- и электроразведки. По их данным высчитывают объем возможных запасов, которые входят в категорию С2. Пока они дыркой не проткнуты, из них добывать нельзя, можно только поставить на баланс. Если сложить обе категории, то мы располагаем запасами в 850–900 млн тонн. Это очень хорошие запасы. По ним Иркутская область входит в первую десятку по стране.
– А сколько мы сейчас добываем?
– В прошлом году добыли около 13 млн тонн. Нетрудно подсчитать, что 200 млн, при нынешних темпах добычи, мы выкачаем за 11–12 лет. Что, следовательно, надо делать? Перевести С2 в С1. Казалось бы, чего проще: С2 у нас много, более 600 млн тонн. Но чтобы перевести, надо пробурить как минимум 600 скважин.
– Почему так много?
– Потому что каждый миллион, как я уже говорил, надо подтвердить одной скважиной. А стоимость каждой не меньше 300 млн рублей.
– Так дорого?
– В зависимости от глубины и сложности породы стоимость может доходить и до одного миллиарда. И еще не факт, что она наткнется на нефть. Как правило, одна из трех тянет пустышку. Представляете, каких колоссальных средств требует нефтеразведка. В 2014 году всеми нефтяными компаниями было пробурено рекордное количество поисковых и разведочных скважин – 40. Обычно их число не превышает 30. При таких темпах нам понадобится лет 20, чтобы перевести нефтяные залежи из С2 в С1. И это при условии стопроцентной успешности, чего никогда не бывает. Надо предпринимать серьезные шаги, в том числе и на государственном уровне, чтобы мы сумели обеспечить нормальный поисковый задел для наращивания запасов нефти. Прежде всего, в северо-восточных районах.
– А можно увеличить интенсивность добычи нефти на уже существующих месторождениях?
– Конечно, можно, но последствия будут катастрофические. Максимальное извлечение возможно только при условии, что мы будем ее добывать в год не более 5%. Удвойте темпы – и вы вместо 100 млн тонн возьмете лишь 60 млн. А если начнете выкачивать по 20 процентов, то вообще рискуете получить не более 30 млн тонн. Рекорды нефтедобыче противопоказаны.
– А почему?
– При интенсивном освоении, нефть смешивается с водой, которая находится за контурами месторождения, превращаясь в эмульсию, которую потом невозможно извлечь из земли. При более медленной добыче такого смешения не происходит, и коэффициент извлечения нефти выше. При советской власти практиковалось это «давай-давай» – в итоге скважину просто губили.
– Этот негативный опыт сейчас учитывается?
– Я бы сказал, пока мы идем на уровне рационального пользования. Государство в лице Роснедра следит, чтобы соблюдались все технологии.
