Захар Прилепин: Я не священник и не черт в ступе…
Один из самых известных и неоднозначных писателей России, общественный деятель и журналист Захар Прилепин встретился на прошлой неделе с иркутскими читателями. Его приезд состоялся в рамках организованного компанией РУСАЛ фестиваля «На зеленой волне». На пресс-конференции известный своими левыми взглядами писатель не только обаял коллег своей харизмой, но и, приправляя свои ответы изрядной долей самоиронии, убедил их в полной собственной адекватности. На пресс-конференции он рассказал о книгах, музыке и своих отношениях с Валентином Распутиным.
– Расскажите о книгах, которые вы представляете в Иркутске.
– «Все, что должно разрешиться» – это публицистика, с подзаголовком «Хроника идущей войны». Я работаю помощником Александра Захарченко, главы Донецкой Народной Республики и знаю немало о том, что там происходит. Я сверил книгу с моим героем, он сказал: «Ничего править не буду», хотя там есть вещи, о которых, возможно, и не стоит всем знать».
«Семь жизней» – книга рассказов, объединенная общей идеей. Знаете, бывает, что люди задумываются, как бы сложилась жизнь, если бы женился на другой женщине или мужчине, выбрал другую профессию, уехал жить в другой город и так далее. Я попытался описать эти расходящиеся тропки судьбы, пофантазировать на тему, как сложилась бы моя жизнь, или лирического героя, если бы он был военным, священником, дауншифтером, чертом в ступе и так далее. Словом, это кривые зеркала человеческой судьбы.
– Для вас литература – это творчество…
– Или «бабло»?
– Или ремесло?
– Это самая серьезная сфера моей деятельности, поэтому я очень серьезно отношусь к своим текстам и отвечаю за каждое слово. Но терпеть не могу этот глупый пафос, когда рассказывают о вдохновении так, как будто с богами разговаривают. Ну, кто тебе сказал, что ты с богами разговариваешь? Получается – молодец! Поэтому для меня это ремесло, к которому я отношусь очень серьезно, как к своим детям.
На самом деле все, что пишется в России, – это дороги идей, расходящиеся в умах. И они реально работают. Оглянитесь, какой колоссальный путь мы прошли с 1990-х годов. А это 100 тыс. сказанных слов. Что-то сказал Проханов, что-то сказала Новодворская, что-то Лимонов и так далее. Люди это прочитали, стали передавать как свои мысли, все это стало существовать, и вдруг мы поняли, что мы – другой народ. Все это путь текста. На самом деле в ДНР происходит то, о чем написали в своих книгах Дугин и Проханов. В 1995 году все это казалось дикостью, а сегодня это реальность. Поэтому вы можете относиться несерьезно к литературе, а потом будете жить в том мире, который для вас придумали писатели.
– Вы сказали, что могли быть священником или чертом в ступе, а вы кем себя считаете?
– Я не священник и не черт в ступе, я сижу перед вами в качестве Захара Прилепина, литератора.
– Какую свою книгу вы считаете наиболее удачной?
– «Обитель». И есть еще несколько неплохих рассказов.
– Насколько автобиографичны ваши рассказы «Колеса», «Грех»?
– «Грех» – моя самая автобиографичная книжка. Конечно, не стоит ее воспринимать как протокол, ведь иногда делаешь из нескольких персонажей одного, или случаи из разных периодов жизни вписываются в один рассказ. Литература – она не про истории из жизни, она про то, как ты новыми словами цепляешь какую-то неожиданную эмоцию. Например, какая новая история в «Анне Карениной»? Банальный любовный треугольник. Но при этом все пространство романов Льва Толстого населено дядьями и двоюродными сестрами. Поэтому все литературное творчество в какой-то мере автобиографично, с одной стороны, а с другой – это текст, и судить его нужно именно по этим законам.
– Вы написали прекрасную книгу о Леониде Леонове в серии ЖЗЛ, продолжаете ли вы работать в этом направлении?
– Я сейчас пишу книгу «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы». У нас есть устоявшееся представление, что наша литература – это царство гуманизма, где все были за мир. На самом деле я насчитал 68 писателей и поэтов, воевавших на всех войнах подряд вплоть до 1917 года. Я взял 21 наиболее значимую фигуру, среди которых: Державин, Катенин, Лермонтов, Толстой, Гаршин. Биографии их совершенно аномальны и включают участие во всех возможных войнах. Все это дико увлекательно, и любой человек, который прочитает книгу, поймет, что для многих русских писателей не было никаких проблем – взять пистоль и пику и поехать на войну.
Кроме того, я уже заключил договор с «Молодой гвардией» о том, что напишу том о Сергее Есенине. Существует как минимум три его серьезные биографии, но у меня есть вопросы ко всем им и свое представление об Есенине.
– Легко ли пробиться на книжный рынок молодым писателям?
– Думаю, это не трудно. Буквально недавно проявилась книга молодой девушки Гузель Яхиной, у которой точно нет никакого продюсерского центра. Она просто написала роман, он самотеком пришел в издательство Елены Шубиной, и автор получила три крупнейшие литературные премии. Я точно знаю, что, например, в издательстве «АСТ», с которым я работаю, сидят 15 редакторов и читают все, что к ним приходит, и если они видят, что это достойно, то рукопись публикуется. Кроме того, есть еще 20 толстых литературных журналов, которые каждый месяц должны чем-то наполнять номера. Если вы думаете, что там все зачищено для своих, то это не так. Просто зачастую люди приходят в литературу, не понимая этой системы. Например, напишут фантастический роман и шлют его в журнал «Наш современник», на что в ответ слышат: «Изыди, Сатана!». Или создают почвенническое произведение про березы и несут его в журнал «Знамя», где ему отвечают: «Ты что с ума сошел! Да будь ты проклят!». Нужно просто искать своих единомышленников. И тема не важна, главное, чтобы книжка была хорошая, тогда у нее найдется читатель. Уверен, если сейчас кто-то напишет что-то, сопоставимое с «Тихим Доном», – с руками оторвут и еще немножко золотом обсыплют.
– Как вы относитесь к системе электронных издательств, будет ли она, на ваш взгляд, работать?
– Я ничего об этом не знаю, меня интересует только процесс бумажного книгоиздания. Помню, как на заре интернета все думали, что он взорвет книжный рынок, стоит лишь выложить рукопись в сеть. Но ничего не произошло. Все эти интернет-звезды мечтают, чтобы их издали на бумаге, и у них появились нормальные читатели, потому что электронные книги – это субкультура и сектантство. В любом случае, выиграет то, что будет принято экспертным сообществом и массовым читателем, а в какой форме это доходит до людей – не важно.
– Вы не боитесь, что потеряете аудиторию, ведь молодежь сегодня так мало читает по сравнению с советским временем?
– Я вхожу в Патриарший совет по культуре и во все другие советы, встречаюсь с представителями власти, и вопросы образования мы поднимаем регулярно. В мои школьные годы, например, хорошие книжки в нашем классе читали только я и отличница Таня Кузнецова. Не были все советские школьники маниакальными читателями. Конечно, та ситуация, которая сложилась в Советском Союзе в расцвет этой государственности – не имеет аналогов в мировой истории, никогда в жизни не было такого количества тиражей и людей, читающих поэзию. Но я и не боюсь, что у меня исчезнет читатель. Я за год объезжаю 100–120 городов, и в каждом собираются полные залы. Просто писатели у нас по-прежнему в стране в статусе поп-звезды, они дают комментарии и могут даже митинг созвать. Когда я был, например, в Италии, интересовался, как у них по этой части, то получил ответ, что там писателей никто не спрашивает ни про политику, ни про войну, ни про общество. А у нас все в курсе, какое мнение у Акунина, у Проханова, все сверяют по писателям свое отношение к тем или иным событиям. Да, десятка миллионов читателей у нас нет, но миллион-другой есть, и это нормальная ситуация. На наших детей я грешить бы тоже не стал, у нас и сейчас есть очень умные и читающие ребята.
– Как вы относитесь к ток-шоу по поводу ситуации на Украине?
– Россия свободная страна, и каждый имеет право переубедить своими доводами телезрителей. Мы не Украина, мы можем позволить держать пять постоянных украинских комментаторов и приглашать людей с противоположной точкой зрения. Поэтому не надо бороться со свободой слова, иначе это может ударить по нам. Надо в честном бою уметь отстаивать свою правоту, ведь завтра власть может поменяется, и в правительстве окажутся люди ультралиберальных взглядов. Нужна будет оппозиция, а мы зачистим все телевидение, что никакого лишнего слова нельзя будет сказать. Сегодня мы выгоним либералов с телевидения, а завтра выгонят нас. На самом деле, у нас не только литература более свободная, чем на западе, но и СМИ. Если говорить о федеральной прессе, то возможностей какие-то вещи высказывать гораздо больше, чем в Европе. Система табу более разжижена. Страна у нас глубоко эклектичная, с одной стороны, мы – патриоты, консерваторы, а с другой, люди у нас терпимые друг к другу, они многое вынесли из 1990-х.
– Помимо литературы вы занимаетесь еще и музыкальным творчеством, расскажите об этом.
– В конце 1980-х – начале 1990-х, когда у меня были длинные волосы и серьга в ухе, я был маниакально увлечен рок-н-роллом. Мое развитие, с одной стороны, проходило по литературной линии, в фанатичном чтении книг, особенно русской поэзии, а с другой – у меня были друзья музыканты. Мне было 14–15 лет, я тогда жил в Нижнем Новгороде, писал тексты для своей группы и понемногу тренькал на гитаре, но потом жизнь моя пошла совершенно в другие степи. Спустя 20 лет, став более-менее знаменитым журналистом и писателем, я вспомнил о своем увлечении, ведь музыку я слушать не перестал, а мои друзья стали достаточно известными сессионными музыкантами, один играл у Билана, другой – у братьев Запашных в цирковых представлениях. Я предложил: «Ребята, давайте вспомним юность, что-то запишем». Сначала один альбом записали, потом второй. Я предложил спеть наши песни Александру Скляру, Дмитрию Ревякину, Косте Кинчеву, они согласились. Потом Артемий Троицкий посоветовал: «Пой сам, ты известный человек, у тебя есть харизма». Тогда мы еще дружили. Я сказал, что не умею. На что он ответил: «Цой тоже не умел». Так я стал лицом своей группы «Элефанк». Потом пошли проекты с рэп-музыкантами. Нас стали приглашать на фестивали, в этом году мы отыграли 10 концертов, сняли клипы. В общем, я этим не горжусь, но и не стыжусь этой сферы моей деятельности.
– Расскажите о ваших отношениях с Валентином Распутиным.
– Не скажу, что они были личные, мы несколько раз эпизодически встречались. Для меня он – один из самых важных людей в русской культуре. Классик во всех смыслах этого слова. Я любил его всегда и понимал гораздо больше, чем Астафьева и Белова. И говорю это не потому, что я в вашем городе. У Леонова есть фраза о том, что вся русская литература умещается в несколько рукопожатий. «Пушкин жал руку Гоголю, Гоголь – Тургеневу, Тургенев – Толстому, Толстой – Горькому, а Горький – мне», – говорил Леонов. Сам он, считая Распутина большим писателем современности, жал руку ему. Я подумал – вот оно! Сейчас я найду Распутина, пожму его руку и от Пушкина прихвачу. Как-то я увидел его на вручении одной патриотической премии, подошел к нему и встал перед ним на колени, но так, чтобы можно было подумать, что я просто присел на приступок. Сказал: «Здравствуйте, я – Захар Прилепин». Он ответил: «Я вас знаю, вы – прекрасный писатель!». Я рассказал ему, что написал книгу про Леонова. Тут он совсем растрогался, потому что, как и я, почитал этого писателя за гения русской литературы. Я подарил ему книгу, потом мне от него несколько раз передавали приветы. Могу сказать, что самая ценная похвала, которую я получал, была от Распутина. Тогда я понял, что все не зря. Сейчас перезваниваюсь с его вдовой, мы разговариваем о нем, и я постоянно сверяюсь с ним, ведь в Распутине была какая-то безупречность личного поведения – неторопливость, несуетность, которой сегодня очень мало. У всех, конечно, разный темперамент, и я по типу поведения больше похож на Проханова. Хотя все чаще ловлю себя на мысли: «Может быть, ты как Распутин будешь себя вести, хватит тебе уже трепаться!»
