Человек, не предавший своих принципов
За 80 прожитых лет он заработал себе «отрицательную» биографию: никогда не менял своих взглядов, не бегал по партиям, не подлаживался под власть, не подсиживал своего ближнего, не метил на высокие посты. В областные депутаты пошел исключительно для того, чтобы хоть как-то защитить загибающееся крестьянское дело, которому верой и правдой служит все эти годы. Не всегда это удается, но он не теряет надежды.
Пороховая бочка
Рабочий день генерального директора Усольского свинокомплекса Ильи Сумарокова начинается как обычно, в 8 утра. Раньше, когда ноги были еще крепкие, ходил и зимой, и летом от своего дома в Белореченске пешком. Хотя это не городская прогулка, верст пять надо протопать, зато запасаешься бодростью духа, потому что без этой бодрости управлять пороховой бочкой по имени свинокомплекс просто невозможно.
До сих пор 1993 год черной меткой в памяти. Смертоносный вирус пробрался сквозь все санитарные кордоны и стал косить «население» комплекса сначала сотнями, а потом и тысячами. Без разбора: и молодых поросят, и шестипудовых боровов. Трупы едва успевали вывозить и утилизировать. Долго не могли поставить диагноз. Приглашенные специалисты разводили руками: вроде чума, но какая-то странная. Это была, как потом выяснилось, действительно чума, но с помощью мутации сменившая свое традиционное обличье. Едва удалось найти нужную вакцину и спасти остатки стада.
С тех пор обжигающий холодок пробегает по телу гендиректора при упоминании слова «чума». Да еще с многообещающей добавкой – «африканская». От этой заразы вообще нет никакого спасения.
К нему на днях приезжал знакомый, еще недавно начальствующий на крупном свинокомплексе в Перми. Рассказал, как объявилась у них «африканская гостья». Может, совсем и не она была, но с перепуга все поголовье моментально забили и сожгли.
Страхуясь, Сумароков порвал все контакты с западом, где вспышки этой болезни изредка наблюдаются. Последнюю партию ландрасов закупили три года назад во Франции и с тех пор перешли на отечественные «кадры». Да вот беда, нет в России хорошего племенного стада. Все былые репродукторы порушили. От трех племсовхозов в Иркутской области ни одного не осталось. Хорошо, отыскали на Вологодчине одно вроде бы стоящее хозяйство, да и то не совсем российское, а дочернее предприятие какой-то английской фирмы, и заключили с ним договор на поставку 700 голов крупной белой. Подкупила плодовитость: собственные свинки приносят по 11 поросят, а фирма гарантирует, что их подопечные будут рожать по 13.
Экономия на желудке
К приходу гендиректора на его столе уже лежит вся «свиная демография» минувшего дня: сколько родилось, сколько погибло, сколько отправлено на бойню… Цифры, конечно, главные, можно сказать, основополагающие, вроде сердечной кардиограммы: ровно стучит или с перебоями. Но это все потом, первый взгляд на графу «реализация», которая с недавних пор тревожит не хуже африканской чумы.
– Падает реализация, – откровенно рассказывал он. – Вчера была пятница, самый покупной день недели, приносящий нам еще полгода назад по 16 млн рублей, а сегодня, видишь, всего на 15 млн продали.
Классическая экономика дает в случае падения спроса лишь один совет – обгоняй конкурентов, повышая качество. Что говорить, совет ценный, и они повышают, давно заткнули уже всех за пояс. На оборудование денег не жалеют, закупают исключительно импортное, хотя за рубль, честно говоря, стыдно, вдвое против доллара упал, и приходится выкладывать сумасшедшие деньги, чтоб сравняться. За современными технологиями по всему миру охотятся, посылая каждый год специалистов и в Германию, и во Францию, и в Америку. И теперь их колбаска или копченая грудинка вполне может соревноваться с зарубежной.
А спрос все равно падает. За последние полгода одна покупка подешевела на 20%. Набирали продуктов за один раз на 1150 рублей, сейчас – где-то на 900 с хвостиком.
– У населения снизилась покупательная способность. Люди стали экономить на желудке, тратя деньги в первую очередь на лекарства, на коммуналку и прочее, на их взгляд, необходимое. Обойдусь, мол, картошкой с малосольными огурчиками. Огурчики, конечно, хорошо, но есть медицинская норма потребления мяса –75 кг в год. Без этих килограммов не будет здоровой нации. А какая может быть здоровая нация, когда сегодня на центральном рынке Иркутска продают за день всего полторы тонны свинины. Смешная цифра.
– Но ведь цены действительно кусаются, – пытаюсь возразить я. – Не зря же народ вместо свинины налегает все больше на курицу, которая вдвое дешевле.
– Мы сегодня подошли к тому, что производство говядины, свинины и молока нужно дотировать. Расходы крестьянина растут как на дрожжах, и без помощи государства ему не выкарабкаться. Об этом я неустанно твержу и на сессиях Законодательного Собрания. Мы и так уже на комплексе снизили рентабельность до минимума.
– Но у государства нет денег на дотацию.
– Ты считаешь можно, имея громадные сибирские просторы, будто специально предназначенные для выпаса скота, кормить страну аргентинской замороженной говядиной? И обеспечить продовольственную безопасность, о которой мы много трубим? Кто с тобой после этого будет считаться?
Витаминная аптека
– Поедем, покажу одну реликвию, – пригласил Илья Алексеевич, садясь в машину.
Реликвия утробно урчала на всю округу, выплевывая зеленые колбаски травяных гранул. Когда-то, в добрые старые времена, подобные установки АВМ затягивали свою монотонную «песню» во многих колхозах и совхозах области с началом заготовки кормов. Витаминно-травяная мука считалась ценной кормовой добавкой и была в большом почете. Но чем дороже становилась горючка, тем тише звучала «песня», пока не прекратилась совсем.
– Это последняя установка в области, – с нескрываемой гордостью сказал Сумароков.
– Зачем она вам, она же чертову уйму солярки жрет, – удивился я.
– Жрет, – согласился он. – Можно было бы искусственными витаминами пичкать поросят, дешевле бы обошлось, но это же химия, а мы хотим, чтобы наша продукция была экологически чистой. На всех, конечно, наших витаминов не хватит, но на молодняк и маточное поголовье хватает. Уже заготовили триста тонн. Думаю, еще триста осилим.
Сырье для витаминов везут с лежащих возле комплекса полей. По два урожая зеленки успевают собрать. На собственных удобрениях она прет, как на дрожжах. Раньше-то все отходы свиной жизнедеятельности сливали в городские очистные сооружения. Да разве можно их очистить до положенной нормы? Не тот материал. Приходилось сотни тысяч выкладывать на штрафные санкции.
Стали искать способ избавиться от оброка. Вдвое сократили расход воды на смыв, тем самым вдвое уменьшив количество отходов – все равно накладно. Самый дешевый выход – удобрять поля.
– Весь мир закапывает отходы в землю. Даже умная Америка ничего другого придумать не могла. Так что мы не новаторы, – посмеивается Сумароков.
Бесплатные обеды
Подошло время обеда, и мы отправились в местную столовую перекусить. Подали мясной салат, солянку, котлету с рисом и большую кружку чая с молоком. Я начал прикидывать свою покупательную способность.
– Обед бесплатный, – словно прочитав мои мысли, сказал Сумароков.
– А я думал, что коммунизм у нас отменили, – пошутил я.
– Дело не в коммунизме, а в рациональности. Видишь в чем дело: раньше-то, когда столовая была платная, народ ради экономии предпочитал все больше дома питаться. Как обеденный перерыв – подгоняем автобусы и везем в Белореченск. Пока туда доберутся, надо уже обратно возвращаться. Похватают на ходу – какое уж тут правильное питание. Да и автобусы чего зря гонять. Ну и ввели, как ты говоришь, коммунизм.
– И во сколько же он вам обходится?
– Где-то в 3 млн ежемесячно. Дорого? Может быть. Но ведь наши люди не баклуши бьют, а трудятся с величайшей производительностью, ничуть не меньшей, чем на Западе. Каждый вырабатывает продукции на 6 млн. Так почему бы ради таких трудяг и не раскошелиться.
Труд должен быть мотивирован. Рублем и заботой, а не голой идеологией. Эту, казалось бы, простую истину пытался в свое время втолковать советскому обществу бывший премьер-министр Николай Рыжков, проводя свои экономические реформы. Не получилось. У Сумарокова, питающего к Рыжкову большое уважение, получается.
Мало кто знает, что в первоначальном варианте свинокомплекса строительство жилья для его работников не предусматривалось. Отнесли на вторую очередь. Мол, сначала самолеты, а девушки потом. Все с этим железным доводом согласились, а назначенный начальником стройки Илья Сумароков уперся: выращивать свиней – не в бирюльки играть, нужны подготовленные кадры, а кадрам – квартиры. Дошел до Москвы. И ведь, рискуя схлопотать строгача по партийной линии, а то и лишиться самого партбилета, настоял на своем. В проект внесли изменения. Строительство жилья вели параллельно с возведением свиноферм.
И в рыночной экономике он не потерял лицо, не стал тянуть одеяло на себя, присваивая общественную стоимость, как это делалось сплошь и рядом. Сегодня свинокомплекс – это паевое товарищество, у каждого своя доля. Все доходы (за вычетом тех, которые пускают на развитие) делят между собой. Встать на ударную вахту никого призывать не надо, все понимают: чем больше вложил, тем больше получил.
Больше всего претит Сумарокову в нынешней действительности – это разгильдяйство и безответственность. От капитализма он не в восторге, но поездив по разным странам, он обнаружил там милый его сердцу железный порядок и взаимное доверие людей бизнеса. Если кто-то нарушил контракт, сорвал поставку, он, считай, потерял деловую репутацию, с ним никто больше не будет вести дела.
– А я уже сколько раз накалывался на обманщиках. Заключаешь договор на поставку зерна, делаешь предоплату, а без предоплаты не грузят, а он – денежки в карман и объявляет себя банкротом. А с банкрота взятки гладки. Обман и вранье стало поистине национальным бедствием.
Верните колбасе аромат
Одна должность на комплексе мне очень пришлась по душе. Проведал я о ней, когда мы заглянули в лабораторию, где в тот день командовала парадом Наташа Григорова. Она-то и рассказала, что за питанием свиней на комплексе следят в оба глаза. Нет, даже в три. Не успеют вагоны с зерном прийти, как взятые пробы прогоняют через аппараты, определяя его питательность: количество белка, клетчатки, влаги и прочее.
Но главное – уловить даже малейшие следы токсичности, возникающей от неправильного хранения ячменя. Как мне объяснили, если накормить таким, отдающим плесенью, зерном маток, они моментально выкинут приплод, а поросята могут и погибнуть. Взрослые особи, конечно, переварят эту дрянь, но ожидаемого привеса не дадут.
Есть еще второй контроль – на комбикормовом заводе, есть и третий – это уже самого обеда, приготовленного под контролем компьютеров по меню, составленному для каждой возрастной группы. Без санкции лаборатории ни одна капля корма не будет разлита по кормушкам.
В отдельной комнате специальным прибором проверяют уже качество готовой продукции. Чтобы колбаса соответствовала тем параметрам, что пишутся мелкими буковками на ее упаковке: количество жира, белка, соли…
– А на вкус проверяете? – задал я провокационный вопрос.
Оказывается, проверяют. Раз в неделю собирается специальная дегустационная комиссия из знатоков мясных деликатесов и устраивает проверку. Конечно, не тотальную, это немыслимо даже гурману – перепробовать весь ассортимент изделий, насчитывающий 120 наименований. А может, и больше. Каждые полгода прибавляют по два-три новых сорта.
Проверяют выборочно, реагируя на сигналы общественности. Звонит, допустим, старушка и жалуется: купила колбаску, а в ней что-то аромат не тот, вот во времена моей молодости от одного запаха бываешь сыт. Срочно собирается комиссия, требует подать проштрафившуюся колбаску, проверяет на вкус и запах и выносит приговор.
– Нет, постановлений и решений не пишут, зачем портить бумагу, разводить бюрократию, – смеется Илья Алексеевич. – Повертят кулаком перед носом мастера: чтоб завтра же колбасе аромат вернули. Этого достаточно.
