ЖЗЛ после СССР
«Как писать ЖЗЛ после СССР?» – дискуссия на эту тему состоялась в дни первого Иркутского международного книжного фестиваля. Ее участники – авторы изданий в серии «Жизнь замечательных людей» – Лев Данилкин, который написал книги о Ленине, Гагарине и Проханове, Андрей Румянцев – автор томов о Распутине и Вампилове, и Василий Авченко, создавший биографию Фадеева, считают, что сейчас самое благоприятное время для такого рода литературы. Каждого из них во время работы не только поджидали неожиданные открытия, но и перемены в собственной жизни.
– Каково это – писать в наше время биографии о персонажах советской эпохи?
Лев Данилкин: В случае с персонажами советского периода существует шлейф советского мифа о них. Сейчас по умолчанию предполагается, что этот миф заведомо ложный и неточный: вплоть до того, что якобы Гагарин не летал в космос, а Ленин был грибом и немецким шпионом. Но если сейчас провести ревизию советской истории об этих героях, то ничего принципиально нового про Ленина вы не выясните. То есть, в принципе, факты их биографий правдивы, все дело в интерпретации.
Василий Авченко: Фадеев – один из заметных людей своего времени с непростой, насыщенной, а в итоге и трагической судьбой. Изначально я не собирался заниматься биографическим жанром, тем более такой фигурой, но из-за того, что он дальневосточник, а я живу во Владивостоке, и мне страшно интересно все, что связано с Приморьем, я решил попробовать. Хотя мне не хотелось заниматься вульгарным краеведеньем. Сначала перечитал «Разгром» и был восхищен, какая это хорошая литература, и сколько в его произведении приморских топонимов, жаргонизмов и диалектизмов. Меня поразили его безумно откровенные письма, которые он писал в конце своей жизни любви своей юности Асе Колесниковой в город Спасск-Дальний. И для меня этот человек стал открываться с неожиданной стороны. Причем мне не нравится как советский миф о Фадееве, так и постсоветский. Он не был бронзовым непогрешимым героем, как, впрочем, не был и кровавым палачом, который с утра кого-то расстреливает и отправляет в лагеря, а вечером заливает остаток совести водкой. Мне хотелось посмотреть на Фадеева иначе. Сейчас, на мой взгляд, достаточно удобное время, чтобы писать биографии, ведь можно остановить свой выбор на любой личности, беспрепятственно работать в архивах, которые были недоступны ранее, и постараться посмотреть на своих героев объективно.
– Когда Павел Басинский писал биографию Горького, он отрастил усы и стал похож на своего героя. А у вас произошли какие-то физические изменения, когда вы работали над книгами про ваших героев?
Лев Данилкин: Когда я проехал по тем городам, где Ленин катался на велосипеде, я тоже там брал напрокат двухколесного коня. Дело в том, что я постоянно читал, как он опаздывал на различные конференции и партийные съезды, приезжал в синяках, замотанный, встрепанный, потому что то и дело въезжал в какой-то фонарный столб, застревал с велосипедом в трамвайных рельсах или попадал в какие-то аварии. Мне показалось, что я тоже хочу жить такой жизнью, в итоге все закончилось тем, что я купил себе велосипед и сейчас на нем катаюсь. Кроме того, я заучил несколько цитат из Ленина, Маркса, Энгельса и Троцкого и теперь, как попугай, в частной переписке ими с удовольствием пользуюсь. А вообще, когда ты пишешь биографию, между автором и героем складываются личные отношения. Так было с каждой из биографий, в итоге это тем или иным образом меняет автора.
Василий Авченко: Для меня лично было очень тяжело встроиться в жизнь человека, который покончил с собой. И меня даже настигла депрессия. Но пить я вроде бы больше не стал. Впрочем, меньше тоже.
Андрей Румянцев: Работа над биографиями Вампилова и Распутина меня не изменила, ведь я был лично знаком с ними с 17 лет. С первым мы учились в одной группе и общались, а второй мой герой был на курс старше, но мы жили в одном общежитии, а один год даже в одной комнате. И у меня было время разгадать их характеры. Кстати, я довольно рано понял, что они не рядовые писатели, имена которых вписаны в мировую историю.
– Бахтин говорил, что писатель и человек совмещаются не механически, а это единство вины и ответственности. Когда вы писали о своих героях, на какую часть их личности вы делали упор?
Лев Данилкин: Изначально мне казалось, что ключ к политику и человеку в случае с Лениным содержат его тексты, поэтому я кучу времени провел за чтением его 55-томника, чтобы разгадать его тексты по стилю, типу изложения, и таким образом понять, что это был за человек. Но Ленин, хоть и писал после революции в графе профессия – литератор, его личность трудно разгадать по текстам. После его смерти в 1924 году лучшие филологи того времени пытаются понять его через стиль. Это был потрясающе беспомощный эксперимент. Мой метод – вступать в живой диалог со своим героем и фиксировать, каким образом он воздействует на вас, и какие изменения в результате этого происходят.
Андрей Румянцев: Когда я писал книгу о Распутине, я вновь и вновь убеждался, насколько автобиографичны его книги. Каждая строка продиктована личной судьбой, тем, что герой пережил, передумал. Все это он с такой пронзительностью перенес в свои произведения, что это дало в итоге поразительный результат. Но это было не просто зеркальное отражение жизни, а ее художественное переосмысление. Все-таки великие писатели рисуют жизнь, отталкиваясь от своего опыта.
Василий Авченко: Фадеев – автор всего двух законченных книг. Но помимо того, что он был человеком и писателем, он был активным общественным и государственным деятелем. Много лет он являлся членом ЦК, возглавлял Союз писателей, после войны был вице-президентом Всемирного совета мира. В его случае все это не было формальным участием, он серьезно к этому подходил и много сил тратил на эти нагрузки. Собственно, это одна из причин того, почему он не реализовался полностью как прозаик. И он данный факт признавал сам, говорил, что ежедневно совершает над собой насилие, и сюжеты в нем умирают не выписанными. Для меня все эти его стороны были равно важны.
– При работе с документами удалось ли вам найти то, что ранее не было известно? Сделать какие-то открытия?
Лев Данилкин: Я никогда не выдавал себя за историка и в случае с Лениным был уверен – если бы я даже пять лет провел, изучая документы, то не нашел бы, например, переписку Ленина с Крупской. Просто потому что ее не существует. Например, с писателем Прохановым я провел 20 пятичасовых бесед. Так же я сейчас работаю с академиком Анатолием Фоменко. Метод таких длительных интервью очень хорош, потому что там вытаскиваешь то, что скрывается за привычным позированием. В случае с Гагариным я разговаривал с людьми, с которыми он был знаком, с одноклассником, который мне рассказывал удивительные вещи. Правда, я даже не решился включить их в биографию, потому что это были курьезные случаи. На самом деле быть биографом – настоящий кайф, ведь таким образом складываются очень доверительные отношения со многими людьми.
Василий Авченко: Я перечитал все, что есть про Фадеева, и приобщился к архивам. Мой герой тоже не относится к тем фигурам, биография которых изобилует белыми пятнами. Он был в почете, и целые школы фадееваведов в столице и в провинции изучали его личность. Больших открытий я не сделал, но какие-то интересные детали найти удалось. Они в большей степени связаны с дальневосточным периодом моего героя, на который я сознательно делаю акцент. Это подполье и его участие в партизанской войне. Удалось найти школьные сочинения Фадеева и фотографии, которые ранее не публиковались. Но поскольку я тоже не историк, моей главной целью не был поиск ранее не известных фактов. Мне было важно заново осмыслить эту фигуру.
Андрей Румянцев: Я тоже работал в архиве и составил для себя список источников порядка 200 по каждому из них, ведь по Вампилову и по Распутину в Государственном архиве литературы и искусства есть целые фонды. Но самое интересное, что ранее их не касалась рука исследователя. Меня это ввергло в шок, ведь по ним написано столько литературоведческих книг. Даже мне было важно сверить свои взгляды с фактами. Кроме того, я обратился к близким людям моих героев в поисках неизвестных письменных источников, и они мне дали некоторые неопубликованные материалы.
– Когда вы брались за эти биографии, была ли у вас сверхзадача?
Лев Данилкин: В случае с Прохановым я чувствовал, что потенциал, талант, остроумие и корпус его текстов абсолютно не соответствуют представлению о нем как о неком графомане. Та же история была с Гагариным, которого воспринимали как хорошего парня, который просидел 108 минут в запаянной консервной банке, а потом глупо погиб. Мне казалось, что 12 апреля не было главным событием его жизни, а вся соль в шести годах, которые он прожил после него. То же было и с Лениным. Мне хотелось восстановить справедливость. Надеюсь, это мне удастся и с математиком Фоменко, которого воспринимают шарлатаном и глупцом.
Андрей Румянцев: Я чувствовал долг перед двумя писателями, которых я знал лично. Особенно перед Вампиловым, с момента гибели которого прошло 45 лет, но никто так и не взялся написать книгу о нем. Мне хотелось рассказать о внутренней жизни этих писателей, что сформировало их духовный стержень.
Василий Авченко: Мне хотелось реабилитировать Фадеева и разораться со всем тем потоком неправды, который был на него вылит.
