Степан Догадин: Я провинциальный актер до корней волос
Степан Догадин – артист с неповторимой творческой индивидуальностью. Воплощая на сцене образы персонажей, он вносит в них свое видение. Создается ощущение, что почти в каждом сыгранном им герое есть частичка самого Догадина, его внутренняя правда и неисправимый идеализм в лучшем смысле этого слова. Наверное, еще и поэтому за его актерскими работами так интересно наблюдать.
Недавно Степан Догадин отметил 50-летний юбилей. В честь этой даты на сцене Иркутского драмтеатра им. Н.П. Охлопкова, где он служит уже почти 30 лет, состоялся его бенефис в спектакле «Поминальная молитва». О том, как он пришел в профессию, какие авторы и роли самые любимые, артист рассказал в интервью газете «Областная».
– Степан Федорович, вы с детства мечтали стать артистом?
– Я хотел быть космонавтом, летчиком, милиционером, как большинство мальчишек нашего поколения, но только не артистом. Знаю много людей, которые случайно пришли в эту профессию. Меня же тянули в нее, потому что были способности. Моя мама – преподаватель литературы – все свои нереализованные мечты вкладывала в меня. Словом, у меня была и возможность, и желание еще в школе узнать, что это за специальность. Поэтому, когда мне предложили поступить в Иркутское театральное училище, я подумал: «А почему бы и нет?» И мне понравилось, ведь в этом учебном заведении потрясающая атмосфера. Оно небольшое, и в нем есть ощущение семьи, когда все друг друга знают. Спасибо ему за путевку в профессию, в которой работаю уже 30 лет.
– Желания уехать на работу в Москву не было?
– Поначалу было, но потом исчезло. Я, видимо, провинциальный актер до корней волос. Сейчас столица меня к себе даже не притягивает, настолько там другой ритм жизни. Очень много подмены. Большую роль в этом играет телевидение. Многие хорошие артисты начинают разбрасываться, в итоге теряют себя и перестают играть на сцене.
– В чем, на ваш взгляд, смысл актерской профессии? Лично вы зачем выходите на сцену?
– Как бы ни менялось время, добро всегда победит, и все равно хороших людей больше. Я хочу, чтобы зрители это почувствовали и поняли. Если они даже на два часа станут добрее, это уже хорошо. Например, вчера мы играли «Последний срок», и люди плакали. Потому что Распутин создал произведение на одну из вечных тем: родители есть у всех, надо любить и уважать их. И если зрители это поймут, значит, я не зря вышел на сцену. Когда ты видишь отклик, тогда на сцене нравится находиться. Ведь в этот момент ты ощущаешь себя немного жрецом, потому что театр – это, безусловно, храм.
– Вы сыграли очень много ролей, какие из них больше всего созвучны вашей человеческой и актерской природе?
– Конечно, мне случалось играть и отрицательных персонажей, то есть людей не близких мне по характеру. Хотя я тоже далеко не идеал. Когда ты копаешься в себе на протяжении 30 лет, то понимаешь, что все отрицательные качества в тебе тоже есть. Просто некоторые их не развивают, другие, наоборот, культивируют и живут этими эмоциями. Именно поэтому театр – определенное зеркало, которое существует еще и для того, чтобы люди увидели в нем себя и сделали выводы. Есть артисты, которые играют отрицательных персонажей, и ты их в этот момент ненавидишь. Чем сильнее это чувство, тем лучше артист. А сам он может быть добрейшим и милейшим человеком. Но лично мне ближе положительные образы, ведь я воспитывался в другой стране, где принято было переводить бабушек через дорогу, безвозмездно помогать.
Мне близка роль Михаила в «Последнем сроке», несмотря на то, что он выпивает. С ним это происходит, потому что время меняется, а он не может себя в нем найти. И это нормальный процесс. У него душа болит.
– У вас ведь нет отрицательных персонажей?
– Да, как-то так повезло. Помню, когда мы начали репетировать с режиссером Аркадием Кацем Тригорина в «Чайке», он мне сказал: «Вы знаете, с вашей внешностью хорошо было бы играть партийных работников, но сейчас время уходит, и что вы будете играть – неизвестно». Видимо, он это во мне почувствовал. Ведь смотришь советские фильмы, они там такие правильные. И, наверное, стремление поступать по совести у меня есть.
– Какие у вас любимые авторы?
– Обожаю Чехова, у него воздуха много. В нем очень легко существовать. Распутин сейчас мне очень нравится. Там литература, язык, наблюдение за жизнью.
– Актер ведь тоже живой человек со своими проблемами. Как вам удается перестраиваться и отстраняться от них, когда вы выходите на сцену?
– У каждого своя кухня. Некоторые артисты выходили на сцену, когда у них умирали близкие люди, и играли еще лучше. Говорят, когда человек в жизни страдает, он намного ярче играет какие-то веселые вещи. Это некая тайна нашей профессии. Кому-то нужно два часа отстраниться от этой жизни: он приходит, гримируется, его лучше не трогать. Кто-то прибегает за 15 минут, и тоже все хорошо получается. Словом, дело техники. Еще и поэтому один и тот же спектакль каждый раз играем по-разному. Понятно, что мы не забудем текст, не будем падать, ведь есть определенная концентрация, но от жизни мы не можем себя отделить. Мы, как вы правильно заметили, действительно, живые люди.
– Часто театру приписывают способность передавать зрителю опыт многих судеб, но ведь и актер проживает много жизней за свой век. Умножает ли это его личный опыт?
– Я думаю, что да, какие-то роли особенно оставляют след в душе, другие проходят мимо. Есть, например, роль Лопахина, которую я давно не играю, но она до сих пор любимая. Ты ведь этот опыт уже приобрел, испытал, прочувствовал, и ты эту историю в какой-то мере рассказываешь для себя. И, возможно, сам поступишь в какой-то ситуации иначе.
– А как вы тогда отделяете свою личность от этих персонажей?
– Свою личность нужно усилием воли охранять от влияния ролей, потому что, действительно, есть артисты, которые заигрываются. Именно поэтому церковь относится к нашей профессии негативно: ведь мы берем на себя грехи этих людей и из-за этого меняемся. Чтобы сохранить свою личность, нужно понимать, кто ты на самом деле. Хотя бы немного. Потому что есть очень гибкие артисты, которые в жизни играют еще лучше, чем на сцене. Но на самом деле зритель сразу считывает личность артиста и либо верит ему, либо нет. Понимает, что, например, вот это злой человек, а играет доброго, и не верит.
– У вас ведь и жена актриса (Марина Елина – Авт.) Это облегчает взаимопонимание в семье или наоборот?
– Конечно, облегчает, ведь мы понимаем друг друга. Мы, кстати, очень редко играем вместе. И относимся друг к другу без всякой актерской зависти, делимся впечатлениями. Кстати, дети пошли по нашим стопам, пытаются работать в театре. Думаю, когда люди занимаются творчеством, это в любом случае хорошо. А в нашей семье мы друг другу помогаем.
– Есть роли, которые хотелось бы сыграть?
– Я об этом стараюсь не думать, потому что, когда сильно хочется, не факт, что получится. Сейчас время другое. Если раньше у актера был список ролей, которые он должен сыграть для личного становления, то сейчас этих пьес почти не ставят или играют мало. Сейчас постмодернизм, совсем другая концепция театра, поэтому я стараюсь даже не мечтать.
– Зато Тевье сыграли после Виталия Венгера.
– Да, это удивительно, как мне понравилась эта роль, хотя я никогда не мечтал о ней. Но там материал очень хороший.
