В Иркутской области в староверческом поселке Венгерка чтят традиции с середины XIX века

Ушедшие годы – как следы в небе за самолетом. Те, что поближе, – объемны, с отчетливыми контурами событий, которые подальше – уже потеряли очертания, стали расплывчатыми. И лишь отдельные клочки воспоминаний дают возможность угадать исчезающие следы. Теряются особенности. Стираются национальные черты. Приходится по крохам собирать осколки. Но склеить в одну картину прошлое уже невозможно. В таежной Тайшетской стороне без малого три века стоит поселок с непривычным для сибирских мест названием – Венгерка. Почему он так называется, чем живет сегодня? Чтобы разузнать все, корреспонденты газеты «Областная» отправились в путь. 

Поезд без расписания

О поселке с красивым названием Венгерка мы услышали год назад от местного краеведа, бывшего директора музея Георгия Булыгина. Рассказывая о староверческих селах Кадарея и Кондратьево, он заметил: в отличие от них Венгерка находится гораздо ближе к райцентру, но вот попасть туда сложнее. Дорога только по зимнику, в остальное время – рабочим поездом, который ходит по одному ему (поезду) ведомому расписанию. Предстоящая командировка в Тайшет напомнила забытую беседу. Созвонившись с районной администрацией и заручившись их содействием, мы твердо решили – до Венгерки доберемся!

Рабочий поезд Тайшет – Абакумовка отходил от вокзала в начале девятого. В три вагончика под завязку набились путейцы. Громкий смех, сигаретный дым, между сиденьями какие-то огромные железяки и инструменты… На деревянных лавках – таких, которые еще в мое студенчество стояли в электричках, пришлось сидеть, плотно прижавшись друг к другу. В ходе беседы с попутчиками выясняется, что поезд ходит ежедневно, кроме субботы и воскресенья. Возит рабочих, которые обслуживают железную дорогу. Утром от Тайшета отходит, как правило, в начале девятого, а вот обратно могут привезти и в десять вечера, и после полуночи.

В ста километрах, которые идет состав до конечной станции, остановок много: Тагул, Запань, Туманшет, Саранчет, Тарбинский, Кварцит, Ельник… То одна группа рабочих выходит, то другая. Когда в вагоне становится свободнее, на лавку подсаживается женщина, представившаяся Татьяной.

– Я движенцем работаю, сигналы открываю, – поясняет смущенно. – Работаю посменно. Нас на станции четверо, ездим сутки через трое, а если кто-то в отпуске – сутки через двое. Я сама из Тагула. Раньше во всех этих поселках кипела жизнь, а теперь сами видите. В Туманшете – все, уже никого не осталось, в Кварците и Тарбинском – тоже давно никого, только фундаменты торчат, в Запане остались единицы, много брошенных домов… Железная дорога от всего отказывается, ей это невыгодно, а раньше и дома, и школы, и детские сады с магазинами – все ведомственное было. Людям деваться некуда, вот и доживают кто как может.

За окнами уныло гаснут краски осени. С неба высевается ледяная пыль. Ржавые пятна болот сменяются зеленым таежным кружевом. Перепуганная тепловозным гудком утиная стая темным косяком кружит над насиженным плесом. Совсем скоро их ждет дальняя дорога на юг. Последние деньки они доживают на ставшей неприютной родной земле. Поезд скачет по рельсам вдоль Туманшета – веселой порожистой речки в красных крутых берегах с зелеными лиственницами. Тяжелые пряди тумана висят над кустарником. Клубятся паром еще не застывшие бурные таежные протоки. Вот и Саранчет – наша остановка.

Чьих будете?

После тяжело отгрохотавшего состава в округе повисла звонкая тишина. Было слышно, как ветер тугими толчками пробует прочность оконных станционных стекол, как тихо щелкает невесомой снежной крупой по водосточной трубе. Кроме небольшого домика станции в округе ничего. Только ухабистая дорога с наискось пролегшими по обеим сторонам молодыми сосенками.

– Вы, что ль, журналисты? – неожиданно рокочет неподалеку сочный бас. – Так я за вами, садитесь, поехали!

Высокий, плечистый мужчина, встретивший нас по просьбе районного руководства, – бывший глава сельской администрации Артемий Петрович Шутов.

– Сами из староверов? – робко интересуемся. – Вы кто? Беспоповцы, часовенные или белокриницкие?

Артемий Петрович прячет усмешку:

– Да, мы старообрядцы. А какие – кто ж его знает? Попа у нас нет, часовни – тоже. Живем себе и живем. Мою бабушку, она с 1905 года, в семнадцатом привезли в Сибирь. Шли обозом с Перми. Когда установили советскую власть, большевики жестоко преследовали верующих, поэтому они собрались и уехали. Дошли до Алтая. Там остановились, несколько лет прожили и двинулись в Таштагольский район Кемеровской области. Там отец мой родился, мама, потом и я. В Бухтуриху, что в 14 км вниз по реке от Венгерки, они переехали в 1964-м. Все там жили: наши родители, их родня, 10–11 семей. Друг другу помогали. Там я выучился в начальной школе, потом учился в Венгерке в средней школе, отсюда в армию сходил, вернулся. Родители к тому времени уехали в Хакасию. Я переехал за ними, прожил там 30 лет, свою семью нажил и снова обратно вернулся, детей привез на этот же перрон.

Пока проезжаем Саранчет – небольшую деревушку в пару улиц, рассказывает: главой администрации работал 10 лет: с 2007 по 2017 годы. Когда-то Венгерка была гораздо больше: здесь жили более двух тысяч человек, работало мощное лесозаготовительное предприятие. После Перестройки, когда леспромхозы упразднились, остались в деревне пенсионеры, работники бюджетной сферы и один предприниматель, который по-прежнему заготавливает лес, у него работают пять-восемь человек.

По современным меркам Венгерка и сегодня довольно крупный поселок, здесь проживают почти семь сотен человек. Есть средняя школа, детский сад, клуб, почта, амбулатория, где трудится основная часть населения. Человек 20 по-прежнему работают на железной дороге, остальные занимаются личным подсобным хозяйством. К числу последних Артемий Петрович с прошлого года причисляет и себя. За время работы главой, рассказывает, поменяли в Венгерке провода, чтобы электроснабжение было нормальным, две сотовые вышки поставили, подключили цифровое телевидение, берегоукрепительные работы на полтора километра провели – низ поселка теперь не топит, в верхней части села обустроили летний водопровод и установили две детские игровые площадки. Сейчас, уже будучи на пенсии, он делает в детском саду выгребную яму, чтобы у малышей появился теплый санузел.

На просьбу вернуться к старообрядческой теме откликается неохотно:

– В Венгерке из староверов моя семья и семья дочери, остальные живут в Саранчете: четыре моих сестры и брат, еще Потеряевы и Черепановы. Сейчас приедем домой, пообедаем, а там дальше сами сориентируетесь, куда направиться.

Простые истины

Просторный дом из больших красных бревен обнесен верандой. Во дворе – внушительных размеров огород с разоренными после снятого урожая грядками. Под навесом трактора, самосвал, экскаватор…

– Живем с сыном своим хозяйством, – объясняет Артемий Петрович. – Землю обрабатываем, сено косим, скот держим, людям помогаем. Коровы, свиньи, куры, пчелы – все есть. Работы много. Нынче несчастье случилось – 8 августа меня бык сильно пободал, через себя перекинул, месяц в больнице пролежал, сейчас немножечко ожил.

Приглашает в дом. Знакомит с супругой – Раиза Кирилловна. Встретились в Хакасии, вместе 40 лет. Она тоже из старообрядческой семьи. Вырастили четверых детей. Два сына живут в Красноярске, дочь с семьей – на соседней улице. Зятя привезла из Украины, молодые нашли друг друга по интернету, он тоже из староверов. Растят троих детей, а всего у четы Шутовых семь внуков: четыре внука и три внучки.

– У моего отца было 24 внука и девять детей: семь сестер и два брата, я от него сильно отстал, – вздыхает хозяин. – Одна сестра в Минусинске живет, вторая в Кемеровской области осталась. Работать здесь негде, вот и разъехались, как наши сыновья. Но они у нас часто бывают, каждый год наведываются. Дочь магазинчик держит, зять продукты возит, тем и живут.

Раиза Кирилловна гоношит обед: жарит рыбу, раскладывает по тарелкам картошку, приглашает к столу.

– У нас такого нет, чтобы для гостей держать отдельную посуду, – поясняет. – Потому что Господь и с грешниками, и с мытарями и ел, и пил. Вот, допустим, приходит ко мне человек, просит пить. А я ему: «Вот тебе кружка специальная». Что он подумает о старообрядцах?

На просьбу поделиться, в чем все-таки их образ жизни отличается от прочих, супруги неспешно рассказывают:

– Крестимся мы двумя перстами, а не тремя, это вы наверняка уже знаете. Наши мужчины обязательно носят бороду, а женщины, как только выйдут замуж, – платки – и дома, и на улице. Соблюдаем все посты, живем по уставу. Молитвы обязательно читаем и утром, и вечером. Книги также выписываем из Московской типографии – псалтырь, часослов – все такое же. При нашем крещении положено троекратное полное погружение в ледяную купель.

– Это не опасно? Младенца в ледяную воду с головой?

– Нет, конечно. В холодной воде дух захватывает, и еще: когда крестишь – нос и рот зажимаешь. Это проверено веками.

Свадьбы, говорят, у староверов проходят, как обычно. Приглашается родня, друзья, но выпивают все в меру – по правилам святых апостолов, допускается до трех чаш. Если молодой взял из мира себе супругу, ее обязательно крестят по старообрядческим законам, и после она должна придерживаться всех правил. Разводы допустимы, но в самых крайних случаях. Собирают собор, и старейшины решают, действительно ли они не могут быть вместе. Если все же мужа с женой разводят, повторно выходить замуж или жениться они могут только после смерти первого супруга. Молодые парни все служат, как положено, в армии. Это дозволяется и даже приветствуется. Родину защищать должен каждый человек. Нельзя сквернословить, курить, употреблять спиртное без меры, пить чай и кофе. Они пьют травяные отвары, компоты и морсы, для праздников ставят брагу.

– Интернетом и сотовыми телефонами пользуетесь, телевизор смотрите?

– Телевизора ни у кого из нас нет – что там смотреть, одни соблазны и грязь. А сотовыми телефонами и интернетом – да, это необходимость. По уставу, конечно, и они не положены, за них мы каждый день свои грехи отмаливаем. Но они и для работы были нужны, и связь с детьми через них держим. Стараемся не злоупотреблять. Много испытывая, хорошего держись, говорил апостол Павел. Все наши ребятишки учатся в школе, как говорится, законам власти надо подчиняться. Надо и с людьми общаться. Есть на севере монастыри староверческие, там действительно люди живут полностью изолированные от мира, а мы вместе со всеми, но по своим заповедям. Никакого притеснения ни от кого не испытываем и сами никого никуда не агитируем, ни к чему не принуждаем, есть желание – пожалуйста, приходи к нам, живи с нами.

– А что помогает сохранять веру? – задаем последний вопрос.

– Уважение к старшим – своим родителям. Во что родители верили, в то и мы, их предавать нельзя. Это главное. А так: взаимное уважение, друг другу помогай, не лги, не воруй, живи честно, работай – вот и все наши правила для жизни.

На просьбу сфотографироваться Артемий Петрович ответил согласием, а вот его жена себя фотографировать не разрешила. И внуков с детьми запечатлеть не удалось – зять у дочери «ретивый бородач» – пояснили позже учителя. – Ребятишки даже в школьной столовой не едят, – с собой в узелке еду из дома приносят.

Быль и былички

В школу, куда Артемий Шутов отвез нас после обеда, сбежались все преподаватели. Узнав, что интересуемся историей поселка, от искреннего внимания свежих в этой глуши людей такой гомон подняли, будто расшалившиеся ребятишки на уроке. Каждый пытался перекричать другого. Кто-то считал, что Венгерка свое название получила из-за ссыльных в царское время в Сибирь венгров. По второй легенде, в горах нашли молоточек и топорик, на которых было написано Венгерский или Венгеровский – фамилия золотодобытчика, который некогда работал в верховьях реки Туманшет. А третьи связывали название с короткой курткой, отделанной на груди шнурами, – венгеркой. В нее были одеты многие колчаковцы. Когда армия адмирала отступала, они проходили неподалеку от деревни. Говорят, в лесу у них были землянки, а деревянный мост после долгое время назывался Колчаковским.

По официальной версии, село возникло в середине XIX века на месте охотничьего зимовья на берегу реки Туманшет (в переводе с языка кетов «туман над рекой»). Со временем селение разрасталось, отстроились рубленые дома охотников и рыболовов. В 1907 году по Столыпинской реформе сюда потянулись переселенцы с запада России. В 30-е годы произошло массовое заселение Венгерки репрессированными украинцами, белорусами и бурятами. Здесь появилось поселение и военная комендатура, создался леспромхоз и хомутарка. После Великой Отечественной войны в поселок хлынули депортированные литовцы. По примеру прежних репрессированных они работали на лесозаготовке. Многие умерли от холода – у них не было теплой одежды, на ногах – деревянные башмаки. Литовцы многому научили местное население: шить красивую одежду, привили культуру выращивания томатов и садовых цветов, в клубах проводили праздники и вечера. Играли на губных гармошках, скрипках, гитарах, аккордеонах, научили местных танцевать вальс и польку. Сибиряки же, в свою очередь, сняли с них деревянные колодки, переобув в теплые валенки и сапоги. В 1953 году в поселке появились семь украинцев, сосланных за веру (Иегова), а спустя четыре года на работу в Туманшетский леспромхоз прибыло 14 семей из Мордовии. В то время кроме леспромхоза в поселке работала большая сплавная контора, госпромхоз с кадровыми охотниками и рыболовами, лесничество. В семидесятых население переваливало за две тысячи. В школе обучалось 560 ребятишек, сейчас – 84.

Татьяна Петеримова, учитель русского языка и литературы, рассказала, что в Венгерке всегда были сильны народные традиции и суеверия. По ним она даже защитила свою дипломную работу «Быль и былички поселка Венгерка». Бабушки, говорит, в то время были еще бодренькие, много чего помнили. Чаще всего старики вспоминали домового и лешего. Зинаида Григорьевна Лебедева рассказывала, что в войну домовой всегда предупреждал перед похоронкой. Выть начинал или ставнями шлепал. Мать ее, едва слышала это, спать не могла, слезы лила, а на следующий день обязательно приходила страшная весть. Чтобы задобрить домового, для него всегда ставили угощение. Корову доили, лишней капли молока детям не давали, а для домового всегда в блюдечко наливали, и под печку. Дитячья забота была следить, чтобы всегда в нем молоко было свежее.

Когда в поселке стали селиться старообрядцы, никто из учителей точно припомнить не смог: «У нас всегда бородачи учились, только в пионеры и в комсомол не вступали», – вот и весь сказ. Однако, говорят, если раньше после школы молодые быстро прибирались замуж и женились, обзаводились детьми и хозяйством, сейчас все стараются поступать в колледжи и в вузы.

На вопрос, есть ли у Венгерки будущее, все дружно ответили – нет. Нет градообразующего предприятия, вода привозная, до большой земли можно добраться только на поезде.

– Говорили, что построят у нас цементный завод, нашли большие залежи полезных ископаемых, власти обещали построить железнодорожный тупик, – загалдели учителя по новой. – Зато лес наш на 49 лет в аренду китайцам отдали. Вырубят, наверное, все, и черемухи под окнами не оставят!

Быть или не быть

В администрации, куда мы направились, чтобы познакомиться с нынешним руководителем, встретили лишь молодого специалиста Татьяну Волкову.

– Что в наших силах, все делаем, – пояснила она. – Без наркоманов живем и преступлений. Правда, медведь неподалеку ходит, и рысь тоже, а в остальном все спокойно. Есть школа, детсад, клуб, люди стараются, проводят праздники. Детскую площадку по «Народным инициативам» установили, а больше никаких программ у нас не работает. Главная беда – дорога. Пока зимник не установится, лучше не помирать. Вот и сейчас, люди умерли, их в тайшетский морг увезли, а обратно привезти не могут, чтобы похоронить.

Отвозивший нас обратно на станцию Артемий Петрович с предыдущими мнениями категорически не согласился:

– Ерунда это все, что будущего нет. Работай, живи, сейчас закон ничего не запрещает. Займись своим хозяйством, разведи скот, заведи пасеку. Создай семью, расти детей. Дед мне еще мальцом рассказывал, как они раскорчевывали поля – вручную! А сейчас и машины есть, а все лесом позарастало. Стержень должен быть у человека и вера, тогда никакое лихо не страшно.