Последняя

«Неужели поедем ради одного человека за полсотни верст в Хор-Бутырино?» – еще раз спросил водитель. Ему, сельскому жителю, было невдомек, какой интерес может быть в этакой поездке. Ну, живет в опустевшей деревушке одна женщина, так и что? Для нас же именно это представляло самую главную ценность. Как живет, почему, зачем, оставшись последней, поддерживающей живое тепло в покинутом краю?

Краткий исторический экскурс

Теперь Хор-Бутырино значится «участком», а когда-то это было зажиточное многолюдное место. Заселено оно было выходцами из аула Сукол Уфимской губернии и относилось к Око-Тагнинскому подрайону Тагнинской волости. Сейчас здесь постоянно проживают два человека, да наведываются время от времени еще муж с женой. Куда разметало остальных, никто теперь толком и не помнит, а вот как объявились в здешних местах люди – хорошо знали старожилы. Глава соседней Черемшанки Нина Полийчук рассказала, будто слышала от стариков, как отрядили в 1909 году ходоков в Сибирь землицы присмотреть, как свели они знакомство с чалдоном Бутыриным, окопавшимся в здешнем медвежьем углу, как тот радушно им присоветовал: «Валите, мужики, сюда, места всем хватит»! Отписали ходоки своим родственникам и соседям из Уфимской губернии «добро», и те отправились в путь. Ехали в товарных вагонах, вольно – на каждого хозяина отдельный вагон. На больших станциях состав поджидали с горячим обедом, поленницами дров. По приезде выдали переселенской семье бесплатно лошадь и порубочный билет, да местная земля оказалась неважной. Ячмень-овес рождался, а вот за пшеницей ездили к немцам (так называли пихтинские деревни). До Хор-Тагны была проложена дорога, названная Николаевским трактом. Рядом протекала река Танкаса. Бежит она круглый год, не замерзая даже в самые лютые морозы. Вся деревня пользовалась рекой, как холодильником. Берет она начало из-под двух берез-близнецов. На дне заводи лежит камень, рассеченный пополам, а прямо из трещины бьет струя. Это самый первый родник, дальше к нему присоединяются десятки других родников и ручейков.

По описи 1925 года в Хор-Бутырино числилось 63 семьи. В 1930-е годы здесь была создана коммуна «Красная заря», затем ее сменил колхоз «Танкаса». Однако земледелие на болотистых местах не прижилось, и колхоз закрыли. Именно в 1930-е года из-за пугающей неперспективности часть населения стала отсюда выезжать.

После войны, в 1949-м, в Хор-Бутырино организована артель «Лесной химик». Таежники выжигали древесный уголь и развозили его по колхозам района в кузницы. Артельщики занимались добычей пушнины, заготовкой ореха, ягод, грибов, черемши, изготовлением бочек и других бондарных изделий. Построили в селе дегтярный завод и смолокурню. Была организована выгонка скипидара для нужд промышленности.

Встреча на повороте

Зимник от Черемшанки до Хор-Бутырино лежит через Хор-Тагну, делая основательный крюк. Это летом можно добраться напрямки по узкоколейке на дрезине до давно брошенного и безлюдного Харагуна, а там каких-то 4 км – и на месте. Часа через полтора, пару раз едва не провалившись в заснеженные кюветы, благополучно въезжаем в деревню. Крепкие избы, заваленные по наличники снегом, целые окна и огородные прясла. Село как село, только без людей. И тишина просто марсианская. Неожиданно по встречке катит от поворота на какой-то деревяшке закутанная в шаль щуплая фигурка. Повернулась: тронутое румянцем милое простодушное лицо с круто выступающими подглазьями на впалых щеках. Увидела знакомых и засмеялась:

– Нина! Володя!

Заметив в машине чужаков, досочкой подала руку в редких пятнышках уже отлинявших веснушек:

– Рауза Мухамедовна Ардаширова. Можно Роза Михайловна или просто Роза – как вам сподручней.

Заметив, с каким вниманием мы разглядываем средство передвижения, объяснила:

– Это лоток, я на него бачки ставлю и воду привожу. Очень даже удобно и легко. Приспосабливаю емкость впереди ноги, отталкиваюсь другой, вот таким образом и качусь, как на самокате. Мы в детстве так же катались. Намораживаешь с обратной стороны доски лед – и готово. Я все сама себе мастерю. Ну, например, у меня тачка была одноколесная, теперь у нее три колеса – сама приделала.

Во дворе незваных гостей отчаянным лаем встречает похожий на щенка-переростка песик грязно-белой масти. Отлаяв положенное по его разумению время, тут же ластится, преданно заглядывая в глаза.

– Фу, Бим, перестань! Дай пройти, – урезонивает своего сторожа хозяйка. И тут же, обращаясь к нам, предлагает: за стол сразу сядем или до речки прогуляемся, пока не стемнело?

Решаем пройтись, а заодно поговорить: еду-то мы, в отличие от Бима, пока не отработали!

Семейные сказы

Ползем, продираясь по едва намеченной тропке, проваливаясь выше колен в сугробы. Смолистый дух до самого нутра продирает живительным холодком. Розовая кайма лежит над Саянами, а под ней узорчато чернеет далекий лес. Белейший снег посверкивает живыми искрами, от ветра покачиваются застрявшие среди ветвей снежные кругляши. Красота просто неописуемая! Но дело прежде всего. Времени в обрез, а узнать хочется как можно больше.

Роза шагает споро, опираясь на две специально вырубленные крепкие жердины. Я же, как подстреленная, вприпрыжку скачу по ее следу.

– Как долго вы тут одна живете? – спрашиваю, едва сдерживая одышку.

– Да уж семь лет, с тех пор, как папа умер. Мама – на два года раньше скончалась. Вернулась я в деревню в 2005-м. Сама себе объяснить не могу, почему осталась после того, как родителей проводила. Раньше шутила: на пенсию пойду, приеду в деревню жить. Шутила, и сама себе не верила, ведь моя молодость и большая часть жизни в городе прошли. Смотри-ка, все так и случилось.

У родителей, рассказывает, их было 11. Старший брат в 25 лет трагически погиб, второй полтора года назад утонул, так что теперь их девятеро. Все родились здесь, в Хор-Бутырино, как и отец. А его родители приехали в Сибирь в начале прошлого века из Башкирии. Их мама – из Троицка, ее отец привез в деревню после свадьбы. Всю жизнь оба проработали в артели. Мать – техничкой, отец бондарничал. Бочки делал всем на загляденье – легкие да прочные. А еще играл на скрипке. Когда маленьким был, в деревне жил скрипач, он бегал к его дому – слушал, как тот играл и пел. Потом сам себе скрипку смастерил, у лошади из хвоста волос повыдергал да к дощечке приспособил. Сам удивился, когда «скрипка» будто комар под его руками запищала. Позже научился мелодии подбирать. Вспомнит какую – бегом за инструмент. Замусолил его до лоска. Настоящую скрипку ему подарили уже дети, когда сами пошли работать. Играл на ней отец вполне профессионально, а вот держать правильно не любил – прижимал к бедру, как виолончель.

Папа, поясняет Роза, был очень скромным человеком. Их, ребятишек, много было, случалось, и дрались, а он все равно никогда не ругался. Однажды нечаянно вырвалось нехорошее слово, дети все начали смеяться, а отец покраснел и убежал. Никогда они не слышали, чтобы отец с матерью ссорились. Только однажды, когда мама едва отцовский гроб не спалила. Сама просила долго: сделай себе гроб, чтобы дети потом не мучились. Он сделал, ложился, примерялся: удобно будет в нем лежать, нет ли. А мама вскоре малину пошла вырезать, костер возле дома развела, чтобы ветки пожечь. Выше крыши пламя поднялось, так отец, вместо того, чтобы дом спасать, к гробу кинулся.

– Мама, – прячет слезы Роза, – вперед ушла, в 2010-м. Все время молила бога лишь бы в морозы не умереть, детей не мучить, а представилась 3 января, в самый лютый холод. Папа спустя два года, 23 марта, в 92 года. Я одна, никого нет, просила только: пожалуйста, ночью не умирай, что я буду делать? Пыталась его еще покормить, кашку сварила. Ночью вставала к нему – дышит вроде, а утром подхожу – все. Вышла во двор, хожу и не знаю, что делать. Соседки Юли дома не было, другая соседка с мужем пришла, мы его обмыли, одели, сообщили родне. 25-го хоронили. Все собрались. Отовсюду приехали.

За разговором незаметно выходим на берег Танкасы. От воды, где отражаются заиндевелые кустарники и деревья, несет колодезным холодом. Слышно, как шумят крылья одиноких птиц, тяжело и устало пролетающих над темной водой. В морозном воздухе низко и быстро текут клубы поднявшегося тумана, плотные, четко очерченные и величавые, как горы. Стремительные капли, холодные и резкие, летят от воды при каждом порыве ветра.

Неподалеку от реки журчит необычный ключ под названием Бутыринский. Подойдешь – вода начинает «кипеть». Чем больше людей обступает озерцо, тем больше клубится на его дне песок.

– Люди говорили, что в ключе купаться нельзя – там водяной сидит, – передает местные байки хозяйка. – А старики шептались, что сюда самовары кидали золотые и царские десятки – дна-то у ключа нет. И белые, и красные в деревне были. Бутырин, кто придет, всех встречал. Потом белые его казнить хотели, а он сам повесился возле ключа, чтобы над ним не издевались. Бурлит вода – жалуется старик Бутырин.

Когда спешить некуда

По возвращении с прогулки хозяйка приглашает в дом. Каким-то удивительным теплом веет от резного деревянного буфета, пузатого комода, никелированных шариков на спинках кроватей. Совсем как в бабушкином доме, а я и забыла, как это было хорошо. На стенах множество фотографий. Раскидала жизнь Розину семью по всему свету. Старшая сестра живет в Усолье, самый маленький – в Баклашах, возле Шелехова, еще сестра – в Кременчуге, на Украине, одна в Костроме, а в Кодинске Красноярского края две сестры и два брата. Там же долгое время жила и сама Роза. Теперь – ее дочь, внук и внучка.

– Тут раньше клуб стоял, два магазина, склад, – показывает из окна на пустыри хозяйка. – Емкость большущая – керосин привозили. Школа – четырехлетка, а потом в Харагун за 4 км бегали в среднюю. Мороз-не мороз – бежали. Так сильно учиться хотели. Я себе вот эти пальцы отморозила и коленки. Морозы-то какие стояли, а одежды путней не было.

Помотало по долам и весям и саму Розу. После восьмого класса отправилась она учиться в Черемхово, потом в Ангарский техникум легкой промышленности. Работала на слюдфабрике, 12 лет просидела в Братском госстрахе, а затем братишка после армии уехал в Кодинск строить Богучанскую ГЭС и ее к себе сманил. Окончила она курсы крановщиц и смотрела на мир с высоты птичьего полета почти до самой пенсии. Вернувшись ухаживать за старыми родителями, даже предположить не могла, что станет последней жительницей родной деревни.

На вопрос – не страшно ли проживать в одиночку, пожимает плечами:

– Так-то я не совсем и одна. У меня в соседях Юля Садартынова почитай круглый год живет, еще муж с женой изредка наведываются.

И «цивилизация» какая-никакая есть. Связь, объясняет, берет в определенной точке у березы, есть генератор для электричества, телевизор. Флэшку включает – музыку слушает. А так по большей части читает, задачки и кроссворды решает, «чтобы мозги тренировать». В молодости, признается, не смогла бы одна быть, а сейчас уже никого не надо – живет себе спокойно. В прошлом году двух быков вырастила, наняла машину – мясо своим развезла-раздала. Нынче в декабре опять ненадолго в Кодинск наведывалась, внучат навестить и обратно.

Хозяйство у Розы хоть и небольшое, а каждодневной заботы требует: лошадка, две коровки, пара телят, телочка и куры.

– За коровами ходить – труд, конечно, но я им чего: сена кинула, ну подоила. На речку выгонишь, они попили – сами домой идут. Летом родня наезжает, сено готовить помогают. Сейчас вон младший братишка из Баклашей приехал с дровами помочь.

Вообще, говорит, в Хор-Бутырино наведываются только хорошие и добрые люди. Хортагнинцы Виктор Иващенко и его жена Лидия Кузьминична, их сын с невесткой, Раиса Беляева, Сергей Сергеевич Ненахов… Если надо – сразу приходят на помощь, только обратись. Они и продукты завозят ей на всю зиму. Жаль только здоровье подводить стало. Когда приехала, вспоминает, здоровенные жердины таскала – изгородь правила. Папа урезонивал: нельзя так, а она: ой, у меня же здоровья вон сколько. А оказалось, оно уходит.

– Пока ноги совсем не отказали, здесь жить буду, – заявляет, прощаясь. – Мне некуда больше спешить.