Алексей Малашенко: Миграцию нужно воспринимать как неизбежность
На круглом столе «Миграционные тренды в Восточной части России», который состоялся в феврале в Иркутске, выступил руководитель научных исследований Исследовательского института «Диалог цивилизаций», доктор исторических наук, профессор Алексей Малашенко, российский востоковед, исламовед и политолог, один из ведущих российских специалистов по проблемам ислама.
– Алексей Всеволодович, миграционные процессы сегодня в центре внимания всего мира. Они представляют угрозу для Российской Федерации?
– Скорее миграцию нужно воспринимать как неизбежность. В истории человечества были процессы, сопоставимые по масштабу – это великое переселение народов, громадное движение этносов в IV–VII веках, перекроившее карту мира, сформировавшуюся в период упадка Римской империи и определившую географию, язык и культуру Средневековой Европы. И, наверное, тогда тоже много говорилось об угрозах и о преимуществах прежнего уклада жизни, но, в конце концов, на ход глобальных исторических процессов это мало повлияло.
Ни народы, которые мигрируют, ни принимающая сторона не готовы, и чем дальше, тем эти процессы будут нагляднее и ярче. Только если мы посмотрим на Россию, и только на одно миграционное направление – из Центральной Азии, увидим, что счет идет уже на миллионы, и это уже данность. Необратимость миграционных процессов подтверждают и данные демографии, население Российской Федерации стареет, его численность снижается. Сегодня мигранты занимают огромное количество рабочих мест, от строительной отрасли до сельского хозяйства. Представьте себе, что мигранты каким-то чудесным образом вдруг все уехали. На следующий же день возникнут гигантские проблемы в экономике. Их просто некем заменить.
У нас – у власти, у общества – до сих пор сохраняется мечта о каком-то «идеальном мигранте»: приехал, поработал, с принимающим обществом во взаимодействия не вступал, в мечеть не ходил, с девушками не гулял, детей не рожал, потом собрался и уехал домой. И пусть он изолирован в этой своей общине. И это на каком-то этапе находит отклик и у приезжих. Когда люди из Таджикистана или Киргизии приезжают в Россию, они пытаются сохранить свою идентичность. Самый простой способ – самоизолироваться. Они пытаются заключить с принимающим обществом своего рода негласный договор: мы работаем на вас, мы подчиняемся вашим условностям и ограничениям, но внутри мы создаем свою общину, которая живет по своим законам, и здесь ваша власть заканчивается. Но это для России самое опасное, потому что на самом деле никто никуда не уедет. Это просто будет повторение европейского опыта, когда появляются этнические анклавы.
Хорошо помню материалы, которые в 70-е годы публиковались во Франции, в Бельгии. Для европейских исследователей это было время эйфории. Казалось, в чем проблема? Мультикультурализм, интеграция, ассимиляция. Мигранты приедут, мы их научим французскому языку, давайте потерпим, они рано или поздно уедут на родину. Что мы видим сегодня? В Париже, на Монмартре, в двух шагах от базилики Сакре-Кёр в каждой лавочке говорят на арабском. В каждом европейском городе есть что-то подобное: в Брюсселе пригород Моленбек, во Франкфурте-на-Майне – Мюнхенштрассе. Сейчас в Европе ценой очень болезненного опыта пришли к выводу, что такая политика интеграции не работает.
– Получается, что эта проблема похожа на событие в Европе?
– Замечу, что миграция в нашем обществе была постоянно. Есть достаточно наглядный пример в СССР, это привлечение трудовых ресурсов в крупные города из российской глубинки в 60–70 годах. Знаменитые «лимиты на прописку» и так называемые лимитчики. Это был процесс, который регулировался государством хотя бы на первом этапе, и в основном это было русское население. Тем не менее был и антагонизм, определенный культурный конфликт между «коренными москвичами» и «лимитой». Но главное, вчерашняя «лимита» никуда не делась, она просто сама стала Москвой. Так что, хотим мы этого или нет, но миграция это неизбежный, объективный и необратимый процесс. И самое опасное, это игнорирование проблем, отношение к миграции как явлению временному. Скорее относиться к ней нужно как к климатическим изменениям: пытаться составить прогноз, принимать меры, запасться зонтами, но при этом понимать, что всерьез повилять на ситуацию мы не можем.
Возвращаясь к советскому опыту, мы видим, что были примеры успешной адаптации. Советская интеллигенция в национальных республиках, строители БАМа, да на любом предприятии работали представители многонационального государства – ассимилировались, интегрировались, да так, что не отличишь. Почему это было возможно раньше и почему не происходит сейчас?
Советский опыт сегодня абсолютно непригоден. Это была единая страна, и она предлагала только один маршрут – адаптацию. Единственный путь к карьерному росту, к личным достижениям, к благосостоянию. При этом все-таки в СССР мы видели скорее интеграцию отдельных представителей национальных элит, чем массовую миграцию. Сравните ситуацию сегодня: по некоторым данным, в районах, где активно используется труд мигрантов, например, в Ямало-Ненецком и Ханты-Мансийском округах, где «вахта» и все прелести нефти и газа, – уже около 15% населения, исповедующего ислам, в основном представители Северного Кавказа и Центральной Азии. Вы уверены, что они собираются адаптироваться?
Сегодня накладывается не только этническая, но и религиозная составляющая. Несколько лет тому назад мне довелось участвовать в обсуждении ситуации, сложившейся в московском районе Бутово. Там ухудшилась криминальная статистика, и представитель одной из национальных общин предложил муниципалитету возложить поддержание порядка на мусульманскую народную дружину, сформированную из его земляков. Обещал, что будет полный порядок, тишина, никакого алкоголя на улицах и так далее. Пришлось напомнить, что в таком случае может возникнуть и ответная реакция, например, сформироваться православная дружина из представителей местных жителей. Дальнейший сценарий развития событий в отдельно взятом Южном Бутово, думаю, был бы понятен.
Большая часть мигрантов – это представители огромного исламского мира. Ислам довольно жестко регламентирует обряды, молитвы – а где этим людям молиться? Вот Москва, гигантский город, а в нем, по сути, одна мечеть. На самом деле четыре, но остальные в меньшей степени популярны. На праздничный намаз у Московской соборной мечети на проспекте Мира собирается под сотню тысяч человек. Нужны мусульманам мечети? Конечно, нужны, это вопрос веры, для них это очень важно. Но позиция властей однозначна: не дают строить. Есть еще и позиция местного населения, как только какое-то место обозначают как возможную площадку для строительства новой мечети, люди, не сговариваясь, тысячами выходят с митингами «против». Конфликт? Конечно.
– И снова получается, что общество не готово к изменениям… Может быть, люди опасаются, что вместе с мечетью в их жизнь придет радикальный ислам?
– Ислам многолик. В России большинство российских мусульман сунниты, однако в зависимости от этнической принадлежности они могут следовать разным мазхабам, богословско-правовым школам. Кроме того, среди мигрантов немало последователей салафизма и наиболее радикального религиозно-политического движения – ваххабизма. Как вы думаете, что происходит, когда люди исповедуют религию, а молиться им негде? Правильно, они собираются у кого-то, организуют молельный дом, кружок по изучению ислама. Какой там имам, из какой страны приехал, где он получил религиозное образование? Ведь для мусульманина, особенно в чужой стране, имам – это не священник, он наставник, советчик и личный пример. Что принимающему обществу должно внушать большие опасения – десяток нелегальных кружков или мечеть как религиозный центр?
Мы говорим об особом месте православия в России. Но все чаще приходится слышать вопросы, так сказать, с мусульманской стороны: вы уж определитесь, религия у нас отделена от государства или нет? При этом мусульмане изначально не причисляют себя к каким-то «российским мусульманам», они четко идентифицируют себя как часть мусульманского мира, а это как-никак полтора миллиарда.
В итоге мы возвращаемся к основному – к пониманию того, что мигрант имеет полное право получить свое место в принимающем обществе. И вместе с этим он имеет право сохранить свою идентичность, остаться самим собой.
Социокультурный климат меняется, а мы к этому не готовы. И нет пока ответов, и государство тоже не спешит нам такие ответы дать. На моей памяти уже лет 25 обсуждается концепция национально-культурных отношений в Российской Федерации. Нет и разработанной политики по отношению к религии.
Мы пытаемся заглянуть в будущее через парадигму прошлого. Но у нас не очень получается. Специалисты прозевали весь Ближний Восток, весь феномен возникновения Исламского государства (запрещено в России – прим. ред.). В этом отношении работа, которую ведет Исследовательский институт «Диалог цивилизаций», это еще одна попытка если не найти решение, то, по крайней мере, зафиксировать масштаб происходящих изменений и как-то очертить контуры возможного будущего.
