Уникальная эвенкийская деревушка находится в Катангском районе Иркутской области
Самобытная Тетея
Неприметную эвенкийскую деревушку Тетея, отмеченную лишь на крупномасштабных картах Иркутской области, многие жители Катангского района называют уникальной. За многолетнюю историю, пройдя путь от стойбища до деревни, она продолжает жить, в то время, как большинство ее деревень-одногодков, расположенных не в глухомани, а вдоль реки Нижней Тунгуски, давно канули в Лету. Однако интересна деревня не только своей живучестью. Отделенная от внешнего большого мира, она по-прежнему верна своим нравам и традициям. Спустя многие века и до сего времени здесь присутствует дух коренного северного народа.
А вот и мимо!
Моей командировке в Катангский район Фортуна в этот раз благоволила. Несмотря на февраль, погода стояла весенняя, заставляя щуриться от яркого солнца и блеска снега. К тому же легко решился вопрос по поездке в Тетею. И ехать предстояло не на вахтовке, пусть даже более комфортабельной, по сравнению с другим подобным транспортом, а на новых «Патриотах», незадолго до этого подаренных районным властям Иркутской нефтяной компанией. Тронулись затемно, чтобы не поздно вернуться. В одной машине я вместе с мэром и его заместителем, во второй – глава Ербогаченского сельского поселения Василий Юрьев, директор музея Надежда Бердникова, бывшая жительница Тетеи Ия Каплина и «земский доктор» Михаил Сажин. Беспардонно заняв переднее – мэрское – кресло, с удивлением увидела в ногах ружья.
– Зачем? – поинтересовалась наивно.
– Журналистов отстреливать, если вдруг что-то не то напишут, – мрачно пошутил Сергей Чонский.
Реплика и вправду получилась дурацкой. Без ружья в тайгу нельзя. Как и без рации, по которой то и дело переговариваются пассажиры автомобилей.
Следующий вопрос – сколько километров до Тетеи – и вовсе стал причиной раздора. Водитель уверял – более сотни, мэр настаивал – не более девяноста. И тот, и другой, как оказалось впоследствии, были правы. Прямой дороги до деревни нет, по зимнику – технологическим профилям – можно проехать только там, где уже прошли геологи. Спрашивать, сколько времени займет поездка, на севере тоже не принято, чтобы не сглазить и без того тяжелую дорогу.
Дабы не терять время впустую, расспрашиваю об истории деревушки. Сергей Чонский поясняет: Тетея никогда не была слишком большой. Ни школы, ни детского сада в ней отродясь не строили. Подобные ей деревни в свое время были организованы промхозами, чтобы занять население, и жили в них охотники-промысловики. Но оленеводство всегда сильнее всего было развито именно в Тетее. В Хамакаре и Наканно оленей держали, но не столько. Вскоре после установления советской власти у эвенков стали забирать детей из стойбищ в интернаты. Ребятишки возвращались домой только на лето, и так 10 лет. За это время ребенок отучался от привычного ему образа жизни, видел блага цивилизации и уже не хотел возвращаться обратно.
– Мы отучили эвенков от их традиционного образа жизни, – говорит мэр. – Сейчас оленеводство держится только на стариках, они уйдут, и оленей мы потеряем тоже.
Взметая пушистую порошу, катим по заснеженной колее. Лес пронизан дымными косыми лучами. Снег пеленой повисает между стволами, и ели, освобожденные от груза, долго раскачивают нам вслед пушистыми лапами. В рыхлой дороге, в голубых прозрачных тенях чувствуется скорая весна. Внизу, в долинах и оврагах, сугробы еще глубоки, а на скатах холмов уже прочно держится подплавленный солнцем наст. Иногда попадается лисий след, извилистой строчкой тянущийся от кочки к кочке. Потом след поворачивает и пропадает в снежном сиянии. Прямо перед колесами взлетают куропатки, тетерки и пальники. Для горожанина настоящая экзотика!
Чем дальше на север, тем природа становится менее живописной. Карликовые сосны, обросшие лишайником, хилые, напоминающие высокий кустарник елки и множество обгоревших от давних пожаров угольно-черных лесин прижимаются прямо к колее. Вдоль профиля нагромождены вывороченные с корнями деревья, сваленные бульдозером. Через несколько десятков метров то и дело чернеет земля – следы взрывов. Рядом установлены колышки с номером, на котором повязана полинявшая от времени тряпица. Здесь, объясняет мэр, отработали изыскатели. Почти вся территория района перечерчена такими профилями. С помощью специальной аппаратуры геологи изучают содержание недр, чтобы найти признаки нефти и газа. Там, где большая их концентрация, устанавливают пробные буровые вышки, и, если подтверждаются серьезные запасы, начинается промышленная откачка. Карты профилей среди таежников – большая ценность. Их передают из рук в руки, делают копии и благодаря им ориентируются в охотничьих угодьях.
Минуем реку Дагалдын и многочисленные мари. Марями, уточняет водитель, издавна называют пустынные болотистые места, на которых никогда не селились люди. Первая остановка у Колобовшинского зимовья. Небольшая почерневшая от времени избушка с маленьким оконцем и миниатюрной солнечной батареей под крышей, мощности которой вполне хватает для светодиодной лампочки или приемника. В стороне лабаз на высоченных сваях, рядом новое, еще недоделанное зимовье, и голицы – охотничьи лыжи. Дверь плотно притворена, но не заперта на замок. По неписаным таежным законам любой может зайти внутрь, обогреться или переночевать. Можно и перекусить – в каждом зимовье, как правило, хранится запас продуктов. В подтверждение тому перед нами на столе красуется большая закопченная от сажи сковорода, накрытая крышкой.
– Сейчас поедим, – потирая руки, оптимистично заявляет Сергей Чонский.
Но, приподняв крышку, заразительно хохочет, оценив изощренную шутку хозяина. Сковорода оказывается пустой, зато внутри белеет клочок бумаги. «Опачки! Вот и мимо! Обидно, да? Ну ничего, сам приготовь!»
Приходится довольствоваться взятыми из дому припасами, устроив пикник в багажнике машины.
Первая встреча
Через пару километров догоняем споро шагающего хозяина-шутника. Впереди весело бегут две лайки.
– Владимир Колобовшин! – представляется мужчина, садясь в машину.
Умные собаки без всякой команды устремляются в сторону деревни, бежать до которой им предстоит еще километров пятнадцать.
– Вы эвенк?
– Конечно.
– Сколько вам лет?
– Полста. Это что, допрос или как?
– Я журналист, – оправдываюсь в ответ. – Уговорила мэра съездить к вам в гости. Скажите, сколько в деревне живет людей?
– В последний раз было человек 25. Раньше жило больше сотни, но каждый год умирают, умирают. Нынче еще одного охотника потеряли. Молодой совсем, 42 года. И девушки к нам не едут.У нас на всех парней три пенсионерки и одна Викторка, ей чуть за тридцать. Предлагал пацанам: давайте через интернет знакомиться.
– Так у вас и интернет есть?
– У Миши дома, через спутниковую тарелку.
– И телевизоры?
– А как же – два канала. А у кого тарелки, те больше смотрят.
– Вы-то с семьей живете?
– Один. Какая семья, я же в лесу все время пропадаю.
Живут в Тетее тем, что добудут в тайге. Охота, говорит, у них «ничего», но то, что цена на соболя упала, это, конечно, плохо. Шкурки перекупы берут по три тысячи, осенью вообще по две с половиной. За сезон, рассказывает, каждый охотник добывает около сотни, когда больше, когда меньше. Вроде и сумма от сдачи получается неплохая, но жить на эти деньги надо весь год, припасы покупать, патроны. Охотятся только на соболя, ни белку, ни ондатру не добывают – их никто не берет. Это раньше, когда промхоз работал, можно было сдать. Тогда и ягоду собирали, и рыбу ловили. С рыбой, поясняет, и сейчас неплохо, на ключи можно съездить, поймать без проблем, но только для себя. Осенью по Тетее сиг идет, хариус, щука и окунь, весной язи – «этого барахла девать некуда». Кое-что на фарш пускают, остальное – собакам.
В деревне работают два магазина. Продуктов, хвалится, полно, «не съедим, поди». Свет без перебоев, но дизель «гоняют» только по вечерам: с шести до 12 или до часу ночи. Если кто-то стирку затевает, попросит дизелиста пораньше запустить, он и запустит. Солярку привозят в конце февраля – начале марта сразу на год. Врача в деревне нет. Есть фельдшер, но она уже на пенсии, «подрабатывает немного». Даже если у кого зуб болит – «выставит», но лечить – не лечит.
– Лекарства-то хоть какие есть?
– Да кто нам их даст? Фельдшерица сколько просит, чуть-чуть дадут, остальное все покупать надо, а на это опять деньги нужны.
– У нас аптека заключила договоры со всеми деревнями, – встревает в разговор мэр. – По заявке всегда, что нужно, отправят.
– А если вдруг что-то, не дай Бог, случится?
– Санавиация всегда прилетает. Нынче два раза наших вывозили. Один раз Бориса, что-то у него с желудком было, второй раз Серегу с пневмонией. У нас таксофон у фельдшера стоит, чтобы связываться.
– Два года назад сюда и вертолет не летал, – вновь вносит поправки Сергей Чонский. – Мы смогли добиться. Теперь по заявке жителей, если нужен рейс на Тетею, всегда запускаем. Требуется что привезти-увезти – пожалуйста. Раньше, когда школа заканчивалась, ребятишек приходилось по большой воде переправлять. Лодками возили.
– Я в детстве еще застал, когда мы и на шитиках сплавлялись, и на моторах поднимались весной обратно. Сейчас-то попроще, – соглашается охотник.
– А вы раньше кем работали?
– Кем только не работал! Был управляющим в деревне, потом в Ербогачене в детском саду работал кочегаром, сторожем, завхозом, но все равно домой вернулся.
Владимир Колобовщиков – коренной тетеец. У него здесь «вся родовая»: и родители тут жили, и бабка с дедом. Говорит, что называют Тетею по реке неправильно, вообще-то она имеет название Сосна. Деревня старинная. Старики толковали, что раньше километрах в пятнадцати выше чумы стояли, а экспедиция пришла, рубленые избы поставили, так деревня и родилась. Сперва сделали факторию, в 40-х годах существовала промысловая артель «Омактаин» – «Новая жизнь», в переводе с эвенкийского, в конце 50-х создали промысловое хозяйство – «промхоз» и оленеводческие бригады. В 1970-х работало два отделения промхоза – Катангское и Преображенское. Многие эвенки с тех пор стали штатными охотниками и кочевать прекратили. А вот язык и обычаи свои сохранили. В деревне до сих пор в основном говорят по-эвенкийски. И этот факт вызывает стойкий интерес у журналистов и ученых.
– Нынче летом к ним приезжали из Москвы или еще откуда. Лингвисты, одним словом, – припоминает он. – Побыли от силы два дня, сбегали по округе и обратно уехали. Я им: чтоб понять нас, надо пожить маленько в деревне, а так: приехал-уехал, ничо не разобравши.
Много, говорит, из языка, конечно, утеряно. С красноярцами они хоть и могут говорить по-эвенкийски, но некоторые слова уже не понимают. То же самое и с забайкальцами. А вот обычаи сохраняют свято. Например, «анимат». По нему мясо, на охоте если кто-то добыл – на всех жителей делится. Не продается, а отдается. То же самое и с рыбой. Это обязательно. И земля, по обычаям кочевого народа, – не собственность людей, а принадлежит Высшему Духу, хозяину тайги – Буга, поэтому без разбору на ней зверя не бьют. Раздел промысловых угодий всегда раньше решался на Сугланах (съездах) и был функцией рода. Вот и сейчас в Тетее организована родовая община Аян – (курья, заводь – с эвенкийского), куда входит все население деревни.
Плохо, сетует Владимир, стало в Тетее с оленями. Если года два держали больше полсотни, теперь осталось всего восемь голов – остальных волки подавили.
– Этих-то кое-как уберегли. Горело все в округе, живность вся к деревне и пришла. Нынче медведи совсем оборзели, все зимовья побили напрочь.
– А олени вам на что?
– Ну как эвенк без оленя? Как цыган без коня. На оленях мы в тайгу уходим. Не у каждого «бураны», да на них не везде и доберешься, солярка опять же все дорожает, а на оленях – хоть куда, – как неразумному дитю объясняет охотник. – До деревни рукой подать: по берегу 3 км, потом через реку и на месте. Зимой по Тетее проехать ничего не стоит, а летом сплошные мели. Если не знаешь, на моторе до деревни и не суйся. Да и местному ее понять сложно – она меняется каждый год: то острова какие-то появляются, то омуты.
– Неперспективная деревня – так нас называют, – на прощанье говорит Владимир. – Молодежь сейчас вот до пенсии доживет, ну и что будет? Да и пенсию из них никто не получит. Все безработными числятся. У меня-то хоть какой-никакой, а стаж есть.
– Так вот и надо вам девчонок везти. Тогда перспектива будет! – смеется мэр. – Когда есть рождаемость, тогда деревня жить начинает.
– Надо девчонок завозить, а не солярку, – подхватывает водитель. – Тогда как в Хамакаре случится. Когда там дизельная сгорела – у них рождаемость сразу повысилась. Еще раз спалят – человек четыреста будет в деревне!
Эвенкийский колорит
Деревню – пару десятков домов – со всех сторон обступает лес. В редких избах топятся печи. Дымки поднимаются столбами к небу, но потом, сваливаясь, растекаются, закутывая окрестные холмы прозрачной синью. Учуяв печной дымок, хочется скорее попасть в дом, чтобы согреться от стылой сырости. Неподалеку стрекочет дизельная, рядом – полуразобранный клуб. Его, говорит мэр, построили в советское время, когда деревня начинала развиваться, а теперь в нем содержат оленей.
– Пошли к Самохваловым! – командует Сергей Чонский. – Любови Викторовны, правда, нет дома – в Иркутск уехала, в больницу, но Миша нас ждет. Смотри-ка, не выезжает. Понравилось ему здесь.
Михаил Сычегир – младший сын Любови Самохваловой, местной фельдшерицы. Сама она живет в Тетее с незапамятных времен, с тех пор, как приехала по распределению из Иркутска. Вышла замуж за эвенка и осталась. По возрасту ей давно полагается быть на пенсии, но кроме нее здесь больше нет медиков. До недавнего времени значилась к тому же старостой. Два года назад должность перешла к Михаилу. Это общественная нагрузка, не оплачиваемая. Главная задача старосты – держать связь между деревней и Ербогаченом. Если что-то случилось: продукты закончились или топливо, он информирует районную власть. Минполосы опять же согласовывает, чтобы пожар из леса не перекинулся на дома. Много раз горела тайга вокруг Тетеи. Случалось, спасаясь от стихии, вместе с детьми, оленями и прихваченным второпях домашним скарбом сидели в реке, пережидая, пока отойдет огонь. В последний раз это произошло два года назад.
Дом у Самохваловых обустроен по-городскому: гарнитуры, большой телевизор, цветы и идеальная чистота. Хозяин радушно приглашает к столу, но о себе говорит неохотно, смущаясь назойливого внимания. Обмолвился, что окончил политехнический университет, геологоразведочный факультет, отделение нефти и газа, а на работу по специальности, несмотря на востребованность профессии, не устраивался – охота занимает его больше. За сезон в среднем добывает полторы сотни соболей. Два года выставляется на аукционе в Иркутске – там цена на пушнину больше. Есть семья: жена и сынишка, живут в Ербогачене. Там же он хочет построить свой дом. Пока мать в больнице, сторожит родительский, хотя, по большому счету, в этом нет никакой необходимости – в деревне сплошная родня: троюродные и двоюродные братья и дядья. Вот и приехавшая с нами Ия Ивановна – его троюродная тетка. Несмотря на то что она перебралась в райцентр давно, время от времени свою родину навещает. К тому же здесь живет один из ее сыновей.
– Пойдемте, я вас со старейшей жительницей познакомлю. Она вам обо всем расскажет, – приглашает за собой на улицу. – Мы тут все родственники. Или Каплины, или Сычегир.
Вопреки обещаниям, Клавдия Ивановна Каплина оказывается не слишком разговорчивой – стирала, и пустословить ей совсем некогда.
На вопрос, сколько ей лет, задумалась: с 45-го года. Вот и считай.
И воспоминания о прошлом вышли скупые: в Тетее раньше ничего не было, выше стойбище Кунгури стояло, кто в чумах жил, кто в голомо (чумах из коры). Кочевали по отдельности. На шитиках по реке сплавлялись. Потом строиться начали. Когда колхоз сделали – картошку садили, коров и лошадей держали, оленей три бригады. И детей много было. У нее самой три сына и столько же дочерей. Две живут в Ербогачене, одна – та самая «молодая Викторка» – в деревне. Сыновья тоже все рядом – в тайге охотятся. Всю жизнь, рассказала, работала: в колхозе, промхозе, в экспедиции, потом в клубе техничкой, заработала пенсию целых 11 тысяч. Дров, сокрушается, теперь сама наколоть не может – люди помогают, а в остальном все хорошо, не жалуется.
В ФАПе ведет прием доктор Сажин.
– Курите? Одышка часто бывает? Расслабьте руку, опустите вниз.
Тщательно прощупывает лимфоузлы:
– Ощущений неприятных никаких нет? УЗИ делали?
– Делал.
– Что нашли?
– Не знаю.
– Когда будете в Ербогачене?
– Весной, наверное.
– Обязательно придите на прием к терапевту и пройдите обследование!
Закончив работу, подводит итог: принял 11 человек, женщины обследоваться отказались. У большинства проблемы с сердцем, у одного паховая грыжа, еще у нескольких – подозрение на туберкулез или пневмонию. Проверяются редко, большинство ни разу флюорографию не проходили. А если кто приезжает в Ербогачен, все равно до больницы не доходит.
– Нам «КамАЗ» нужен – передвижной флюорограф, – заявляет доктор. – А так что: посмотрел, рекомендации дал, таблетки кое-кому раздал, кое-что посоветовал, вот и все. Что изменилось? Кто-то, думаете, обследоваться поедет? Все так и будет.
На крыльце мэра обступают люди. Кто-то жалуется, что «связь в таксофоне булькает», большинство просит решить проблему с оленями. Сергей Чонский объясняет: вопрос решается в министерстве экономики Иркутской области. Заявку на их покупку подала только их община Аян, да и то всего на десять голов. Сейчас думают, где покупать: в Красноярском крае или Тофаларии.
– К нам летом надо приезжать – красиво! – прощаясь, советуют мне тетейцы. – Цветы везде! Олени бродят, и главное – все люди в деревне. Ребятишки прилетают из Ербогачена. Их раз-два и обчелся, а шум стоит ой какой, как будто толпа целая.
Эвенки и сами как дети. Бесхитростные и добрые. Открытые природе и людям.
