Видеть Байкал каждый день

Известный исследователь, гидролог Владимир Абрамович Фиалков отмечает свой юбилей 22 ноября 2021 года на берегу Байкала. Прожив в Листвянке 48 лет, он и сегодня восхищается байкальскими закатами, «которые никогда не повторяются», воздухом, «которого больше нигде нет», и безмерно любит Байкальский музей, которому посвятил жизнь. «Работа должна быть жизнью. Не представляю, как это – работа отдельно, жизнь отдельно», – искренне удивляется он. В преддверии круглой даты Владимир Абрамович ответил на вопросы о судьбе и единомышленниках, науке и просвещении, о еще нереализованной мечте.

 – Владимир Абрамович, большую часть этих лет ваше имя неразрывно связано с Байкалом. Сейчас, спустя годы, как думаете, Байкал возник в вашей жизни случайно или это была судьба?

– Какая случайность, вы что? К моему приезду на Байкал в 1963 году, конечно, вела судьба. С детства меня очень привлекало все, что связано с морем. Я вообще всегда был и остаюсь романтиком. Много читал. Очень любил Джека Лондона, Майн Рида, Аркадия Гайдара. Много чем интересовался. Но одно мое увлечение захватило на всю жизнь – подводное плавание. Ощущения от нахождения под водой непередаваемые: ты находишься в невесомости, и неважно как расположено твое тело, вертикально, горизонтально или вниз головой. Особенно в прозрачной воде: паришь, как птица!

Темой подводных погружений многие заинтересовались после фильма Жака Ива Кусто «20 минут под водой». А я к тому времени уже прошел Школу легких водолазов в Морском клубе ДОСААФ, в Харькове. Мы даже свои первые акваланги делали сами. Я тогда учился в 9 классе вечерней школы, работал на заводе слесарем, фрезеровщиком, токарем – многое что умел. Друзья где-то достали чертежи легочного автомата Жака Кусто – «Аквамастер». Воздушные баллоны нашли на Харьковском авиазаводе.

Уже сформировавшейся компанией ездили погружаться на Черное и Каспийское моря.  А потом задумались о Байкале. Мой товарищ Коля Резинков узнал про ученого Михаила Михайловича Кожова и списался с ним. В ближайшее же лето мы уже были здесь. Нам было мало просто погружаться, мы хотели участвовать в исследованиях. А у Михаила Михайловича как раз появилась необходимость в количественном определении состава донного населения Байкала. Придумали, как технически эту задачу решить – изготовили специальные квадратные рамы, которые опускали на дно с определенной скоростью, и ими собирали весь верхний слой дна на определенном участке. В первый свой приезд мы работали здесь 20 дней. Через год вернулись опять.

– Вы помните ваше первое впечатление о Байкале: стоило ли ради него ехать за тысячи километров?

– Конечно. Я вышел первый раз на берег Байкала как раз напротив Лимнологического института (сейчас здание Байкальского музея ИНЦ СО РАН. – Ред.) и сильно удивился, почему вода такая зеленая. Я тогда еще не знал, что вода здесь живая, и имеет в разные времена года разную прозрачность. Мы приехали в этом плане не очень удачно – в августе, когда вода прогрета, и в ней активно размножается планктон.

Но уже буквально в первое свое погружение я убедился, что это только верхний слой. А глубже – чистейшая прозрачная вода. Мы погружались в районе БЦБК и даже жребий тянули, кто первым сходит на глубину (а там было порядка 40 м). Удача улыбнулась мне и Славе Волкову. До сих пор помню то впечатление: как будто купол порвался. Только что погружались в зелени, и вдруг резко чистая вода. Внизу, на глубине, – рама малюсенькая, наверху – крошечный корабль, и все отлично видно.

Мне тогда 21 год был. Конечно, для меня это было счастьем: путешествия, новые открытия. Байкал ведь очень сильно отличается и от Черного моря, и от Каспийского. Он суровый, здесь попасть на большую глубину ничего не стоит.

В 1964 году мы вновь вернулись. После этого из семи человек трое остались, а двое навсегда. У меня и об Иркутске сохранились только хорошие первые впечатления. Он показался очень домашним. Там, где сейчас стоит спорткомплекс «Труд», были деревянные дома, магазинчики, светили фонари, – все как-то по-особенному уютно. Я ведь не любитель больших городов. А Листвянку в свое время выбрал для жизни из-за Байкала, где в то время находился Лимнологический институт СО РАН.  Меня спрашивали иногда, почему не перебрался в Иркутск, я всегда отвечал: «Не для того сюда из Харькова переехал». Мне надо каждый день видеть Байкал. Здесь не бывает двух восходов и закатов одинаковых. Сколько дней их вижу, и каждый раз они впечатляюще другие.

– Вспомните, пожалуйста, своих учителей: кто и чему вас научил? Вы уже начали говорить про Михаила Михайловича Кожова. Какую роль он и другие наставники сыграли в вашем становлении?

– Михаил Михайлович, действительно, был моим учителем. Первые знания о Байкале мы получили от него. Он руководил всеми экспедиционными работами. Ходил с нами в море, несмотря на то, что ему было тогда уже 73 года. Потом, во время учебы в университете, я первые три года работал у Михаила Михайловича водолазом. И я ему тоже много новой информации давал. Бывало, только выходишь из воды, маску снимаешь, а он уже начинает расспрашивать. С ним всегда было интересно. Он очень любил Байкал.

Еще, конечно, преподаватели из университета: Александр Елизарович Черкасов, Александр Никитич Афанасьев. В Лимнологическом институте – Борис Филиппович Лут, у которого я работал в лаборатории литодинамики.

В Лимнологическом институте, надо сказать, все окружение напитывало знаниями. Здесь же были представители многих научных дисциплин – физического, химического, биологического, географического, геологического профиля. На ученых советах всегда обсуждалось множество вопросов. И я все впитывал. И постепенно начинал разбираться в каких-то вещах сам. Это ведь крайне интересно!

Я вообще считаю, что основа развития – это знания. Я старался набираться знаний от всех окружающих меня людей. И мне это всегда пригождалось.

– За годы вашей деятельности вы занимали разные должности. Какие из них, на ваш взгляд, были самыми важными?

– Мне очень в жизни повезло. Я занимался такими направлениями, которыми до меня никто практически не занимался. Например, решил изучать ту часть Байкала, которая была не очень охвачена гидрофизическими исследованиями – прибрежье и шельф. Здесь наиболее активные перемещения, течения, все, что в Байкал поступает, все перераспределяется здесь. Здесь же свои морфологические условия на подводных склонах и в подводных каньонах. Результаты моих исследований были отражены и в диссертации, и в монографиях, и в научных статьях.

Я работал на Братском водохранилище и при строительстве БАМа. По последнему направлению возглавлял работы по изучению возможности строительства железной дороги не по берегу Байкала, а на так называемой «берме» – специальной насыпи – на участке от Северобайкальска до Нижнеангарска. От нас требовалось рассчитать возможное влияние на насыпь гидродинамических процессов. Мы составили подробную карту и доказали, что строить берму обычным способом здесь нельзя. Ее просто размоет.

Я никогда даже не думал, что мне удастся погружаться под воду в глубоководных аппаратах: в «Пайсисах» и «Мирах». С аквалангом я провел на дне Байкала больше 4 тыс. часов. На «Пайсисах» и «Мирах» прошли почти весь Байкал, собрали много новой информации, много интересных открытий сделали.

– В 1993 году вас назначают директором Байкальского музея. На этом посту вам удается реализовать проекты, которые казались нереальными. Аквариумный комплекс, виртуальный батискаф, прямые трансляции наблюдения за Байкалом… поделитесь, пожалуйста, как вам удавалось находить ресурсы для воплощения идей? В чем секрет?

– Надо сказать, что предложение стать директором-организатором Байкальского музея ИНЦ СО РАН для меня самого было неожиданным.  До этого я проработал в Лимнологическом институте СО РАН 20 лет, занимая последовательно должности от младшего научного сотрудника до заместителя директора по науке.

Вначале в музее было всего два сотрудника: я и Валентина Ивановна Галкина – экскурсовод из отдела экспозиции «Байкал». Эту экспозицию нам и надо было, по сути, превратить в современный живой музей. Уйти от образа чего-то архаичного, пыльного, нетленного, какими раньше были музеи. Росло число работников, мы вместе составляли план развития, вместе его воплощали.

Процесс создания музея, наверное, бесконечный, но он и очень интересный. И, действительно, всегда возникали какие-то задачи, которые требовали решений, в том числе и нестандартных.

Если говорить об аквариумном комплексе, для него потребовалось серьезно перестраивать здание. Обследование подтвердило, что оно было сделано очень добротно. Капитальными в нем были не только стены, но и внутренние перекрытия – железобетонный монолит. Решение нам подсказал Александр Евграфович Кузьмин, он был главным инженером проектов в Промстройпроекте, и по-дружески помогал нам. Мы, руководствуясь его расчетами, сделали отверстия во внутренних капитальных стенах, закрепили специальные балки, которые нам изготовили на Мегетском заводе металлоконструкций, и таким образом создали прочный фундамент для аквариумов. Потом потребовалось решать вопрос с поиском стекол. Потом – искать технологию их гидроизоляции. Потом – укреплять стены в подвальном помещении.

Я всегда пользовался одним четким правилом: прежде чем начинать что-то делать, надо разобраться самому, не надеяться ни на кого.  Мне везло, я всегда находил решения своих вопросов: сам или с помощью специалистов. Я знакомился с людьми, рассказывал им свои идеи, и они проникались, им тоже становилось интересно. Речь о деньгах даже не шла. Конечно, деньги – важная составляющая. Но, прежде всего, нам интересно реализовать идею: и сам процесс, и результат. Ведь, когда делаешь что-то своими руками и это получается, это очень приятно.

– Как ваша семья относилась к работе, которая, наверняка, отнимала у вас много времени?

– Семья всегда была моим главным единомышленником. Особенно жена, Лариса, с которой мы познакомились еще в 1964 году и с тех пор, вот уже почти 56 лет, живем в любви и согласии. Детей брал с собой в экспедиции, буквально с 3 – 4 лет. Ведь для них, на мой взгляд, лучшее воспитание – на примере взрослых учиться быть благожелательными, дружными и ответственными людьми. Для меня ведь работа никогда не была просто работой, это моя жизнь. Когда работа и жизнь – разные вещи – хорошо никогда не получится. Это в любой области. Хоть на земле, хоть у станка.

– Байкальский музей – это самостоятельная научно-исследовательская организация Иркутского научного центра СО РАН. Исследования в каких направлениях, вы считаете, сейчас наиболее актуальны?

– Основное научное направление Байкальского музея – исследование особенностей эволюции экосистемы Байкала, выявление морфологических особенностей, видового состава, структуры популяций, жизненных циклов на примере рыб, паразитических организмов байкальских тюленей, птиц. А самое главное – исследование взаимодействия всех элементов экосистемы. Этими работами мы занимаемся постоянно.

Но всегда готовы подключаться и к новым проектам. Например, уверен, что Байкальский музей ИНЦ СО РАН мог бы взять на себя и часть большого проекта по мониторингу озера Байкал. Я говорю о подводных исследованиях прибрежной зоны, которая по понятным причинам всегда подвергается наибольшему воздействию, а значит, требует тщательного контроля.

У нас есть аппарат, которым можно обследовать эту территорию – как правило, в Листвянке расстояние до свала от 60 м до 4 км. Аппарат, управляемый водолазом, опускается на глубину до 20 м. Вся информация передается по оптоволокну, на обеспечивающую лодку, а далее через систему связи и Интернет любому заинтересованному лицу. Я думаю, что это средство может стать базисом научно-обоснованной системы мониторинга Байкала. В частности, для понимания его экологических особенностей  и их изменений, естественных и не только!

– Байкальский музей всегда огромное значение придавал образовательной деятельности.

– Конечно, главная задача любого музея – просвещение. В нашем случае просвещение, прежде всего, – это воспитание экологического мировоззрения. Еще в самом начале своей работы директором я сделал его открытым для всех. В составе Лимнологического института СО РАН экспозиция была доступна только по заявкам Академии наук или партийных органов. И получалось, что люди приезжали на Байкал из разных концов страны и не могли попасть в музей. После того, как музей организовался в качестве самостоятельной единицы, он стал работать без выходных и праздников с 9 утра до 7 часов вечера. Если раньше он принимал в лучшем случае 10 тыс. человек (точная цифра не известна, учет никто не вел), то в 2019-м у нас уже было больше 200 тыс. посещений. Мы работали до 21.00 и не успевали всех принять.

У нас, действительно, есть что смотреть и о чем рассказывать. Я не знаю еще океанариумов в мире, которые использовали бы воду естественного водоема. К нам она непрерывно идет самотеком с глубины около 500 м. Её температура постоянна +4 градуса. В аквариумах она почти не нагревается и сбрасывается обратно в Байкал. Но сбрасывании обеспечивается еще и работа теплового насоса, обогревающего все здание музея. Благодаря этому мы платим за ЖКХ в восемь раз меньше, чем могли бы при обычной системе отопления.

У нас действует 10 новых экспозиций, работает система «Байкал в режиме реального времени», благодаря чему и наши гости, и те, кто заходит на наш сайт, могут наблюдать за Байкалом, непрерывно в любое время, в любой части нашей планеты! Камеры установлены, в том числе, на истоке Ангары, Ушканьих островах, недалеко от Байкальского музея действуют 7 камер на глубине 5 и 200 м.

– Но вы ведь не останавливаетесь на достигнутом. Инициировали проект научно-просветительского комплекса «Байкальский музей естественной истории». Как вы считаете, какие факторы должны сложиться, чтобы этот проект воплотился в жизнь?

– Да, мы действительно разработали проект технического задания научно-просветительского комплекса «Байкальский музей естественной истории», площадью не менее 30 тыс. кв. м. По сути, это не просто расширение экспозиций, аквариумных площадей. Это строительство нового, уникального комплекса, с множеством функций: новыми современными экспозициями, экологическим образовательным центром, Международным центром водных ресурсов ООН, центром глубоководных исследований и Байкал бурение-2 (История природной среды климата).

Центром притяжения комплекса, построенного на четырехметровом участке шельфа напротив существующего здания, должен стать подводный зал. Представьте, посетители смогут воочию наблюдать его подводный мир, спустившись на нулевой этаж здания.

А в целом этот музей смог бы принимать до 1 млн человек в год и стать визитной карточкой не только Байкала, но и всей нашей станы. Что принесет несомненный социальный и экономический эффект!

Что нужно для реализации проекта? Как минимум, изменение налоговой системы, которая будет стимулировать коммерческие организации к участию в благотворительной деятельности. Ведь ни один музей в мире не приносит доходов, все живут за счет благотворителей. За рубежом это почетно – с одной стороны, а с другой – еще и выгодно. Очень бы хотелось, чтобы и в нашей стране бизнесу было почетно и выгодно заниматься такими проектами, как научно-просветительский комплекс «Байкальский музей естественной истории».

Фото Байкальского музея ИНЦ СО РАН и личного архива Владимира Фиалкова