«Остались живы, вот и сегодня живем»
Иркутские казаки поздравили с Днем Победы ветеранов и детей войны. Шелеховский Совет ветеранов предоставил контакты, а местный бизнес – продуктовые наборы.
Ведерочко с песком
Бодрое «Входите!» раздалось из домофона почти сразу, как был набран номер квартиры. Инна Сергеевна Черная, невысокая, худощавая, энергичная женщина, с улыбкой открыла гостям дверь. Ей было четыре года, когда началась блокада Ленинграда. Семье удалось покинуть окруженный город в одну из первых эвакуаций по Дороге жизни. На предложение сделать фото, она рассмеялась и закрыла лицо благодарственным письмом с подписью атамана Иркутского ВКО, но своей историей Победы с нами поделилась.
– Удивительно, вот почему наши родители не рассказывали нам вообще про войну, почему-то они молчали. А мы были дурные, сейчас немножечко поумнели, но уже поздно. Я вообще питерская, дважды была в том дворе, где мы жили, и ведь ни одного раза меня не пустили в квартиру, где мы жили! – рассмеялась Инна Сергеевна. – Мы жили на пятом этаже, и на чердак вела шикарная мраморная лестница. На этой мраморной лестнице стояли тарелки с холодцом, а холодец был из столярного клея. Ну как я могла воевать в своем возрасте? Так, таскала маленькие ведерочки с песком, чтобы тушить фугаски. И вот когда я была там на 70-летии Победы, и вошла туда, лестница, конечно, была уже не сильно мраморная, и как-то все совсем другое.
Инна Сергеевна вспоминает, что когда пришло время эвакуироваться из Ленинграда, родители из детских лыж и ящика соорудили санки. Погрузив немного вещей, они посадили сверху детей.
– Момент, когда мы выезжали со двора, у меня в памяти запечатлелся, а как мы ехали через Ладогу, дальше добирались – совершенно не помню. Мы были отправлены в Омск, но не доехали, потому что я была уже никакая, – сказала Инна Сергеевна. – Остановились в Рязани, и там меня определили в туберкулезный санаторий, и там я прожила очень долго. Очень много было детей с туберкулезом костей. Все мы были в одинаковых платьях и лысые.
Тайга поманила
– А вы к кому приехали такие красивые? – женщина из дома напротив с интересом рассматривает казаков, ждущих, когда хозяева выйдут и откроют калитку. – К Скурашовским? Так вы проходите, открыто, они, наверное, не слышат.
И, подтверждая свои слова, сама подошла и открыла вход во двор.
– Сан Филиппыч, к вам тут гости!
Хозяин дома Александр Филиппович Скурашовский не ожидал увидеть столько гостей, к тому же в казачьей справе, но в тепло пригласил всех. Он родился в Беларуси в 1940 году, вместе с матерью и пятью старшими детьми попал в концлагерь.
– Отца забрали на фронт сразу, а нас у матери было шесть детей. Потом немцы заняли деревню, наш дом отобрали, штаб сделали, а нас в сарай отправили жить. После Хатыни нас тоже хотели сжечь, загнали в церковь, но прилетел самолет и сбросил что-то. Очевидцы рассказывали, что в мешочке было послание: «Если вы еще сожжете наших мирных жителей, то мы будем также поступать с вашими военнопленными». И нас выпустили, мать привела обратно в деревню, – вспоминает он.
Семья Александра Филипповича еще не раз находилась на краю смерти, погибла старшая сестра Валентина, но и состраданию нашлось место: когда пленных сажали в машины, немецкий офицер, увидев многодетную семью Скурашовских, пожалел и отогнал их от грузовика. «Матка, шнеля!» Позже эта машина подорвалась на мине.
– А мы остались живы, вот и сегодня живем. Вырос когда, уехал на Урал, мне 17 годов было. Работал на лесоразработках, оттуда меня забрали в армию на Тихоокеанский флот. Потом списался с другом, который здесь жил, в Шелехове. Переехал сюда, устроился на автобазу, но долго я там не проработал – обратно в лес потянуло, где речка, рыбалка, охота. Работал на лесовозе в районе Усолья-Сибирского. Оттуда переехал на север, на Илим, пять лет там проработал. У меня сестра жила в Геленджике, она мне пишет, приезжай к нам. Уехал туда, поработал в совхозе, но не понравилось, хотя там и фрукты, климат другой, но я уже привык к тайге. Обратно приехал на север и отработал еще 30 годов.
