Стойбище среди бескрайней тайги
Возможно, это самая необычная публикация из цикла «Малая родина». Вековая тайга и пара чумов, найти которые без проводника просто невозможно. Речь пойдет об эвенках-оленеводах, кочующих в катангской глуши. Они родились и живут в тайге, некоторые никогда не были в городе. Добро пожаловать в другую реальность, или параллельный мир.
Три семьи
Катангский район занимает пятую часть региона. На гигантской площади (139 163 кв. км) всего три семьи занимаются оленеводством, хотя в лучшие времена как минимум столько было в каждой деревне.
Мы отправились на границу Иркутской области и Красноярского края, где кочует семейство Сычегиров, потому что вблизи Ербогачена пожары давно уничтожили весь ягель.
Подготовка поездки – процесс утомительный. Сложно найти надежный вездеход с опытным водителем. В Ербогачене «в живых» осталось всего несколько машин, которые помнят еще геологов советских времен. Нас согласился отвезти Халим Галимович Гендулин. Почти полвека 80-летний пенсионер ходит в тайгу, знает ее хорошо, поэтому мы целиком и полностью полагались на его опыт, чутье, профессионализм и удачу. Куда же без нее в лесу?
Письма без адреса
Нижняя Тунгуска все еще полноводна, поэтому груз сначала переправили на лодке на другой берег, где ждал вездеход.
Задача-максимум на первый день – доехать до так называемой базы, перевалочного пункта, куда в советское время завозили продукты для многочисленных стойбищ.
Порядка десяти часов под грохот, треск, лязг вездехода мы ползли до базы, огибая топи и болота, планируя там заночевать. Коротать время до утра на броне – сомнительное удовольствие.
Окна и двери зимовья оказались плотно закрыты, ничего не тронуто, значит, медведь не приходил.
Внутри несколько нар, железная печь, дрова, керосиновая лампа, кастрюли с водой, пакеты с крупой. В любое время можно отдохнуть, обогреться и даже почитать. На полке книги, газеты и журналы, на стенах – постеры с красотками. Нас заинтересовала тетрадь, исписанная карандашом. Это своего рода дневник гостей – особый вид лесной коммуникации. Роднит записи одно обстоятельство – они без адреса, а значит, их может прочесть каждый. Процитируем несколько посланий:
«Приехали в 5 часов вечера, рубили дорогу. Волчьих следов полно на Дулисьме. Тут прошли два волка в сторону Большака».
«Доехали где-то в час дня. Сломалась лыжа у «Бурана» (в дерево врезались). Починили. Поехали дальше. С дядей Витей отправим посылку».
«Мы бензин взяли, 20 литров на всякий случай. С Ербогачена потом отправим. Книги на обратном пути возьму».
«Ищу оленей, убежали, испугал волк. Везде вода. Приходили два оленя, буду искать остальных».
Жизнь по природному календарю
Утром короткие сборы, и снова грохот, треск, лязг гусениц, но теперь под дождем. На опустевшем стойбище Виктора Сычегира нас ждал проводник Евгений Галин, который и показал дорогу на стойбище Ивана Сычегира. Я не мог понять, как он ориентируется – кругом сплошные заросли ольховника, березы. Потом заметил затеси на стволах деревьев, по-эвенкийски – самалки.
Полтора суток мы шли без приключений, а когда до стойбища оставалось метров 200–300, слетела гусеница, и не где-нибудь, а в болоте. Предвкушаемая встреча неожиданно отодвинулась часа на три.
Стойбище – небольшая поляна, посреди стоит чум, рядом дымокуры, к которым от гнуса жмутся олени, возле кухни лежат собаки. Предположу, что такая картина была 50, 100 и 200 лет назад. Время в тайге – понятие скорее философское. И хотя в чуме имеется перекидной календарь, жизнь кочевников подчинена строго природному циклу.
Сразу после нашего отъезда, например, оленеводы собирались городить огород – большую изгородь, где по осени, во время гона содержится стадо. В это время гнуса уже нет, и на свидание к дамам могут нагрянуть ухажеры-дикари. Они мощнее домашних оленей, поэтому способны смертельно ранить самцов и на правах победителей увезти весь гарем в тайгу. Так недолго потерять все стадо, поэтому «свидания» строго санкционированы и только для своих.
Дефицит новостей
Первым делом разгружаем вездеход. Коробки, мешки, пакеты, свертки, ящики… Оленеводам привезли практически годовой запас самого необходимого – муки, сахара, соли, чая, макаронов, одежду, сапоги, фонарики, батарейки и коробки с книгами. Кочевники любят почитать, да и чем заняться длинными вечерами или во время затяжного ненастья? Телевизора нет, в советское время слушали радиоприемник «Спидола», благодаря которому знали, что происходит во всем мире. Но много лет эфир молчит, и все новости доходят сюда случайно. С недавних пор стали барахлить даже спутниковые телефоны, связь поддерживается с помощью охрипшей лет 50 назад рации.
После городской суеты, где сутками не выпускаешь из рук телефон, в тайге ты попадешь в информационный вакуум. За время экспедиции ни одного сообщения или звонка. С непривычки начинаются ломка и паника: а вдруг что случилось, а может, уже произошло? Через пару-тройку дней голова очищается от информационного мусора, наступает блаженство.
– Правда или нет, что сейчас по телефону можно увидеть того, с кем разговариваешь? – спрашивает Иван Лазаревич Сычегир.
– Да, и многие так общаются.
– Я бы сейчас со многими поболтал, а то забыл уже как выглядят знакомые, состарились, поди.
Уже на следующий день с помощью неведомого гаджета Иван Лазаревич записал видеообращение к своему родственнику, который живет в Красноярском крае. Оттуда с нами в тайгу специально приехала племянница Анастасия. Ее близкие уже не кочуют по тайге, поэтому она решилась на экстремальную поездку, чтобы посмотреть, как живет дядя.
Экстремальный жанр
Отчасти нашу экспедицию можно было назвать культурным десантом. Помимо продуктов и необходимых вещей, мы везли нечто особенное – фотографии.
Оригинальная идея организовать выставку в тайге родилась три года назад, когда вместе с коллегой Константином Куликовым снимали документальный фильм.
Работы развешиваем на лиственницах, березах, окружающих чум. В качестве звукового сопровождения – мерное позвякивание оленьих колокольчиков – купилэн, шум ветра, запутавшегося в кронах деревьев, а еще легкая дымовая завеса от тлеющих круглосуточно костров-дымокуров. Атмосфера медитативная – для утонченных искусствоведов и эстетов.
Хозяева внимательно рассматривают фотографии. Для понимания ситуации, двое из них никогда не были в городе, и никто из числа таежных жителей не переступал порог картинных галерей, поэтому количество, качество и размер работ произвели на них неизгладимое впечатление. Легкий культурный шок случился еще и потому, что на снимках по большей части были портреты хозяев стойбища, сделанные три года назад. По природе своей эвенки весьма сдержанные люди, им не свойственны яркие эмоции, громкие разговоры. Однако у нас в рукаве был джокер – сразу после открытия выставки в чуме начался киносеанс, кочевники посмотрели документальный фильм о себе, который мы снимали три года назад. Хозяева, вспоминая то время, от волнения переходили с русского на родной язык. Это был самый эмоциональный момент, ради которого стоило затевать проект.
В свою очередь приезжих если не повергнуть в шок, то смутить могут некоторые моменты привычного быта кочевников, например, пардон, писсуар. Туалетный атрибут смонтирован в 20 метрах от чума, без всякой маскировки, рядом с лежанкой оленей. Животным не хватает соли, и они добывают ее всеми способами, в том числе… ну, вы поняли.
Лесная женщина
Раннее утро, мы сидим у костра, слушаем Марию Лазаревну и не верим своим ушам.
– Всю жизнь прожила в тайге, я – лесная женщина, – говорит Мария Лазаревна. – Родилась в чуме, в местности Чувакар. В семье было много детей, но выживали не все, болезней много было. Даже шаман, его звали Яков Поликарпович, не всегда мог уговорить духов не забирать детей, поэтому умирали. Отучилась в школе только два класса, и мама увезла меня из интерната в стойбище, чтобы присматривать за младшими сестрами и братьями, пока взрослые промышляют в тайге.
Раньше за продуктами гоняли нарты в Ербогачен. Теперь нет такой необходимости, поэтому в райцентре Мария Лазаревна не была уже восемь лет, о чем, кажется, нисколько не жалеет. Ее напарник по кочевью Евгений Галин вспоминает, что приезжал в Ангарск не то в 1992, не то в 1993 году – не понравилось.
Вот чего Мария Лазаревна за всю жизнь не научилась, так это охотиться, хотя ружье держать умеет. Зато отменно печет в углях костра хлеб, который называется созвучно с героем русской сказки – колобо.
Между делом пенсионерка замешивает тесто, подкидывая дровишки в костер. Когда подошло время расхлопала булку, завернула ее в газету, разгребла костровище, положила колобо и засыпала горячей золой. Через час хлеб извлекла из костра, сняла обгоревшую газету, смела золу гусиным пером – можно подавать к столу. Ее сестра Фаина тем временем доит оленей, молока они дают немного, но оно очень жирное. Молоко взбивают до состояния сливок и заливают ими голубику, собранную в 50 метрах от чума. Правда, с непривычки таежный десерт следует вкушать аккуратно – дорога все-таки дальняя.
Дедушка амака
Небольшой чум удивительно рационально обустроен. Вот к чему лично я так и не привык, что роль двери выполняет обыкновенный брезентовый полог. Никаких тебе засовов и замков. В лучшем случае плотная материя спасет от гнуса и комаров, но никак не от медведя. Впрочем, к хозяину тайги у оленеводов-кочевников особое отношение – уважительное, и на это есть много причин.
Медведя тунгусы называют амака (дедушка), медведицу энекен (энекан) – бабушка. Косолапого зверя редко добывают, если только шатун начинает преследовать стадо.
– Почему мы не боимся медведя? – говорит Иван Сычегир. – У нас разные с медведем тропы, если встретимся, он уйдет.
Старики говорили, что медведь все слышит, поэтому не надо про него плохо говорить, тем более угрожать, даже когда спит зимой в берлоге. В случае неожиданной встречи, по старинному поверью, необходимо громко крикнуть: «Дедушка амака, бабушка энекан, иди к себе домой, это моя дорога! Я не сделаю тебе ничего плохого!»
Добывая медведя, эвенки просят у него прощения, когда едят, «убеждают», обращаясь к поверженному зверю, что добыли его русские или якуты.
– Кстати, оленьи колокольчики выполняют ночью роль своеобразной сигнализации, – рассказывает Евгений Галин. – Если слышишь их равномерный звук, а ночью слышно очень далеко, – значит, олени спокойно пасутся. Почуяв зверя, животные кинутся врассыпную или прибегут к дымокурам.
Слушая Евгения, я поймал себя на мысли, что постоянно смотрю на полог – не шелохнется ли?
Но есть существо, которого эвенки боятся больше медведя или волка – это ящерица. Сильно поверье, что пресмыкающиеся приносят дурные вести. Стоит повстречать ящерку на пути, как дома кто-нибудь обязательно заболеет или даже умрет. Благо, на Катанге довольно суровый климат, шанс встретить ящерицу невелик.
Северное сияние в дорогу – хороший знак
Через два дня мы собирались в обратную дорогу, но культурная миссия была выполнена лишь наполовину. Нам предстояло собрать старинную утварь для национально-культурного центра «Урикит» в Ербогачене. Один из центральных экспонатов – деревянная зыбка, подвесная колыбель для младенца, которую чуть ли не полвека назад смастерил Лазарь Петрович, отец нынешнего хозяина стойбища. Отыскать эту зыбку на дереве оказалось в разы сложнее, чем найти стойбище.
На прощание тайга подарила нам северное сияние, но снять его не получилось. В это время мы меняли каток на вездеходе, руки были по локоть в мазуте. Налобные фонарики уже еле-еле светили – надо было торопиться. Проводник эвенк, обратив внимание на нашу досаду, философски подвел черту: «Значит, сейчас не время, небо не хочет. Но есть повод, чтобы приехать в тайгу еще раз».
